Отправлено: 05.12.08 08:54. Заголовок: Савитри

Много времени нужно, чтобы выявить не переведённое никем. Но результат будет стоить того. А тему открываю сегодня.

 Отправлено: 06.09.19 10:50. Заголовок: Песнь IV ПОИСК Ми..

Песнь IV
ПОИСК

Мировые пути открылись перед Савитри.
Сначала странность новых сверкающих сцен
Наполняла её ум и удерживала взгляд её тела.
Но по мере того, как она продвигалась по меняющейся земле,
Более глубокое сознание нарастало в ней;
Гражданка многих мест и климатов,
Каждой земли и страны, которую она делала своим домом;
Она принимала все кланы и народы, как свои,
Пока вся судьба человечества не стала её [судьбой].
Эти незнакомые места на её пути
Были узнаваемыми и соседями с ощущением внутри,
Пейзажи повторялись, подобно потерянным забытым полям,
Городам, рекам и равнинам, что требовали её взгляда,
Подобно медленно повторяющимся воспоминаниям впереди,
Звёзды в ночи были сверкающими друзьями из её прошлого,
Ветры шептали ей о древних вещах,
И она встречала безымянных друзей, когда-то любимых ею.
Всё было частью старых забытых "я":
Смутно или со вспышкой внезапных намёков
Её действия напоминали линию прошлой силы,
Даже цель её движения не была новой:
Путешественница к предвосхищаемому высокому событию,
Она казалась её помнящей душе-свидетелю
Вновь следующей часто совершаемому путешествию.
Водительство повернуло немые вращающиеся колеса,
И в нетерпеливом теле с их скоростью
Ехали божества под тусклыми масками и капюшонами, кто движутся,
Назначенные человеку неизменно от его рождения,
Приёмники внутреннего и внешнего закона,
Одновременно агенты воли его духа
И свидетели, и вершители его судьбы.
Неумолимо верные своей задаче,
Они держат последовательность его природы под своей охраной,
Неся неразрывную нить, что сплели старые жизни.
Служители на размеренной прогулке его судьбы,
Ведущие к радостям, что он выиграл, и к боли, что он вызвал,
Даже в его случайные шаги они вмешиваются.
Ничто из того, что мы думаем или делаем, не пусто и не тщетно;
Каждое [действие и мысль] - высвобожденная энергия, и [она] держит свой курс.
Призрачные хранители нашего бессмертного прошлого
Сделали нашу судьбу детищем наших собственных действий,
И в бороздах, вырытых нашей волей,
Мы пожинаем плоды наших забытых дел.
Но поскольку невидимо то древо, что принесло этот плод,
И мы живём в настоящем, рождённом из неизвестного прошлого,
Они кажутся лишь частями механической Силы
Механическому уму, связанному законами земли;
Всё же они - инструменты Верховной Воли,
Наблюдаемые неподвижным всевидящим Оком свыше.
Прозорливый архитектор Судьбы и Случая,
Кто строит наши жизни по предвидимому замыслу,
Знает смысл и последствия каждого шага
И наблюдает за низшими спотыкающимися силами.
На её безмолвных высотах она сознавала
Спокойное Присутствие, воцарённое над её челом,
Что видело цель и выбирало каждый роковой изгиб;
Оно использовало тело, как свой пьедестал;
Глаза, что странствовали, были его прожекторными огнями,
Руки, что держали поводья, - его живыми инструментами;
Всё было работой древнего плана,
Путём, предложенным безошибочным Гидом.
Через широкие полдни и сияющие вечера
Она встречалась с Природой и человеческими формами
И слушала голоса мира;
Ведомая изнутри, она следовала её долгой дорогой,
Безмолвная в светящейся пещере её сердца,
Как яркое облако сквозь сияющий день.
Сначала её путь пролегал далеко через населённые области:
Допущенная под львиный взгляд Государств
И театров громкого действия человека,
Её резная колесница с украшенными резьбой колёсами
Пробиралась через шумные рынки и сторожевые башни
Мимо фигурных ворот и высоких мечтательно-скульптурных фасадов
И садов, висящих в сапфире небес,
Украшенных колоннами залов собраний с вооружёнными стражами,
Маленьких церквей, где один спокойный Образ наблюдал за жизнью человека,
И храмов, высеченных, будто изгнанными богами,
Чтобы имитировать их утраченную вечность.
Часто от позолоченных сумерек до серебряного рассвета,
Когда драгоценные лампы мерцали на украшенных фресками стенах,
А каменная решётка глазела на залитые лунным светом ветви,
Полуосознавая запоздалую слушающую ночь,
Смутно она скользила меж берегами сна,
[Находясь] на отдыхе в дремлющих дворцах королей.
Хутор и деревня видели, как проезжает карета судьбы,
Дома жизни, клонящиеся к земле, которую она пашет
Для пропитания своих кратких и мимолётных дней,
Что, пройдя, хранят их старый повторяющийся курс,
Неизменный в круге неба,
Что не меняется над нашим смертным трудом.
Прочь от тягостных часов этого мыслящего создания
К свободным и беспечальным пространствам теперь она обратилась,
Ещё не обеспокоенная человеческими радостями и страхами.
Здесь было детство первобытной земли,
Здесь - вневременные размышления, большие, радостные и тихие,
Люди пока воздерживались наполнять заботами
Имперские акры вечного сеятеля
И колеблемые ветром луга, мерцающие на солнце:
Или среди зелёного размышления лесов и неровных выступающих холмов,
В ропчущем пчелином воздухе рощи, дико гудящем,
Или мимо долго замирающего голоса серебряных потоков,
Как быстрая надежда, путешествующая среди её снов,
Спешила колесница золотой невесты.
Из необъятного нечеловеческого мирового прошлого
Пришли участки воспоминаний и нестареющие остатки,
Области света, наделённые античным покоем,
Слушали непривычный стук копыт,
А широкие не пройденные никем спутанные безмолвия
Поглощали её в изумрудную тайну,
И медленные тихие волшебные сети огненного цвета
Окружали их цветными ловушками её колёса.
Сильные настойчивые ноги Времени мягко ступали
По этим одиноким путям, его титанический шаг
Был забыт, и его абсолютные и разрушительные круги.
Внутреннее ухо, прислушивающееся к одиночеству,
Склоняясь самопоглощённо и безгранично, могло слышать
Ритм более интенсивной бессловесной Мысли,
Что собиралась в тишине позади жизни,
И низкий сладкий нечленораздельный голос земли
В великой страсти её поцелованного солнцем транса
Набирал высоту с его жаждущими оттенками.
Вдали от грубого шума галдящих нужд
Успокоенный всевзыскующий ум мог чувствовать,
[Будучи] в покое от его слепой объективности воли,
Неутомимые объятия её немой терпеливой любви,
И знать для души мать наших форм.
Этот дух, спотыкающийся в полях чувств,
Это творение, избиваемое в ступе дней,
Могли найти освобождение в её широких пространствах.
Ещё не весь мир был занят заботой.
Грудь нашей матери ещё хранила для нас
Её суровые регионы и её размышляющие глубины,
Её безличные просторы, одинокие и вдохновенные,
И могущества прибежищ её восторга.
Чрез губы вдохновения она вскармливала её символические тайны
И хранила для её таинств с чистыми глазами
Расщелины долин между её грудями радости,
Её горные алтари для огней рассвета
И брачные отмели, где океан возлегает,
И гигантское пение её пророческих лесов.
Поля предназначались для её уединённого веселья,
Равнины, затихшие и счастливые в объятиях света,
Наедине с криками птиц и оттенками цветов,
И пустыни чудес, освещённые её лунами,
И серые провидческие вечера с зажжёнными звёздами
И тусклым движением в бесконечности ночи.
Августейшая, ликующая в глазах её Создателя,
Она ощущала её близость к нему на груди земли,
Ещё беседуя со Светом за завесой,
Ещё общаясь с Вечностью за пределами.
Немногочисленных готовых жителей она звала
Разделить радостное общество её покоя;
Широта, вершина становились их естественным домом.
Сильные цари-мудрецы после совершённого ими труда,
Освобождённые от воинственного напряжения их задачи,
Приходили на её безмятежные сессии в этих дебрях;
Борьба закончилась, впереди была передышка.
Счастливые, они жили с птицами, зверями и цветами,
И с солнечным светом, с шелестом листьев,
Слушали дикие ветры, блуждающие в ночи,
Размышляли со звёздами в их немых постоянных узорах
И просыпались в утрах, как в лазурных шатрах,
И со славой полдней были едины.
Некоторые глубже погружались; из внешнего объятия жизни
Увлечённые в огненное уединение,
В неосквернённом звёздно-белом алькове души
Они пребывали с вечным Блаженством;
Голос глубокий в экстазе и тишине
Они слышали, всераскрывающий Свет созерцали.
Они преодолевали любое различие, сотворённое временем;
Мир был соткан из струн их собственного сердца;
Приближённые к сердцу, что бьётся в каждой груди,
Они достигали единого "я" во всём через безграничную любовь.
Настроенные на Безмолвие и на мировую рифму,
Они ослабляли узел заточающего ума;
Достигался широкий не тревожимый [ничем] взор свидетеля,
Великое духовное око Природы раскрывалось;
На высоту высот теперь поднимались их ежедневные восхождения:
Истина склонялась к ним из её верховного царства;
Над ними сияли мистические солнца вечности.
Безымянные суровые аскеты без дома,
Оставившие речь, движение и желание,
Отстранённые от творений, сидели, поглощённые, одинокие,
Безупречные в спокойных высотах [их] "я",
На светящихся безмолвных вершинах концентрации,
Обнажённые от всего мирского отшельники с их спутанными волосами,
Неподвижные, как бесстрастные великие холмы,
Группировались вокруг них, будто мысли какого-то обширного настроя,
Ожидающего повеления Бесконечного о конце.
Провидцы, восприимчивые к универсальной Воле,
Довольные, в Нём, кто улыбается за земными формами,
Пребывали, не опечаленные настойчивыми днями.
Вокруг них, подобно зелёным деревьям, опоясывающим холм,
Юные важные ученики, созданные их прикасанием,
Обученные простому действию и сознательному слову,
Возвышались внутри и росли, чтобы достичь их высот.
Искатели, странствующие издалека по пути Вечного,
Приносили к этим тихим источникам жажду их духа
И проводили сокровище безмолвного часа,
Купаясь в чистоте мягкого взора,
Который, не настаивая, управлял ими из его покоя
И его влиянием находил пути успокоения.
Младенцы монархии миров,
Героические лидеры грядущего времени,
Дети-цари, взращённые в этом просторном воздухе,
Как львы, резвящиеся под небом и солнцем,
Получали полуосознанно их богоподобную печать:
Сформированные в типе высоких мыслей, что они пели,
Они узнавали широкое великолепие настроя [духа],
Что делает нас товарищами по космическому стремлению,
Уже не прикованными к их маленьким отдельным "я",
Пластичными и твёрдыми под вечной рукой,
Встречающими Природу смелым и дружелюбным рукопожатием
И служащими в ней Силе, что формирует её работы.
Единодушные во всём и свободные от сужающих уз,
Огромные, как континенты тёплого солнечного света,
В широкой беспристрастной радости равенства,
Эти мудрецы жили для восторга Бога в вещах.
Помогая медленным вхождениям богов,
Сея в юные умы бессмертные мысли, они жили,
Уча великой Истине, к которой должна подняться людская раса,
Или открывали врата свободы для немногих.
Придавая нашему борющемуся миру Свет,
Они дышали, как духи, освобождённые от унылого ярма Времени,
Товарищи и сосуды космической Силы,
Используя натуральное мастерство, подобное солнечному:
Их речь, их молчание были помощью земле.
Волшебное счастье текло от их прикасания;
Единство было властителем в этом лесном мире,
Дикий зверь присоединялся к дружбе вместе с его добычей;
Убеждая ненависть и борьбу прекратиться,
Любовь, что проистекает из груди единой Матери,
Исцеляла с их сердцами жёсткий и израненный мир.
Другие сбегали из пределов мысли
Туда, где Ум неподвижно спит, ожидая рождения Света,
И возвращались, дрожа от безымянной Силы,
Опьянённые вином молний в их клетках;
Интуитивное знание, прыгающее в речь,
Захватывало, вибрировало, воспламеняло вдохновенным словом,
Слышимым тонким голосом, облачённым в небеса,
Несущим великолепие, что зажигало солнца,
Они воспевали имена Бесконечности и бессмертные силы
В размерах, что отражают движущиеся миры,
Звуковые волны видения, прорывающиеся из великих глубин души.
Некоторые, потерявшие личность и её [узкую] полоску мысли
В неподвижном океане безличной Силы,
Cидели могущественно, видимые при свете Бесконечности,
Или, товарищи вечной Воли,
Обозревали план прошлого и будущего Времени.
Некоторые вылетали, словно птицы, из космического моря
И исчезали в ярком и безликом Просторе:
Кто-то молча следил за универсальным танцем
Или помогал миру своим безразличием к нему.
Некоторые уже не следили, слившись в одинокое "Я",
Погружённые в транс, из которого не возвращается душа,
Все оккультные мировые пути закрыты навсегда,
Отброшены цепи рождения и личности:
Некоторые в одиночестве достигали Невыразимого.

Как солнечный луч проплывает через тенистое место,
Золотая дева в её резной карете
Проезжала, скользя между сиденьями для медитации.
Часто в сумерках среди возвращающихся стад
Скота, сгущавших их пылью тени,
Когда громкий день опадал за край,
Прибывая в мирную отшельническую рощу,
Она отдыхала, окутывая себя, как плащом,
Её духом терпеливого размышления и могущественной молитвы.
Или вблизи рыжеватой львиной гривы реки
И деревьев, что поклонялись на молящемся берегу,
Безмятежный покой куполообразного воздуха, напоминавшего храм,
Манил её спешащие колеса остановить их быстроту.
В торжественности пространства, что казалось
Умом, помнящим древние безмолвия,
Где к сердцу взывали великие ушедшие голоса,
И огромная свобода задумчивых провидцев
Оставляла долгий отпечаток сцены их душ,
Бодрствующих в чистом рассвете или в лунной темноте,
К [их] неподвижному прикасанию склонялась дочь Пламени,
Упиваясь тихим великолепием между спокойными веками
И ощущая родство с вечным покоем.
Но утро врывалось, напоминая ей о её поиске,
И с низкого простого ложа или циновки она поднималась
И шла, побуждаемая, по её неоконченному пути,
И следовала по роковой орбите её жизни,
Как желание, что вопрошает безмолвных богов,
Затем переходит, подобно звезде, к какому-то яркому Запределью.
Оттуда она прибывала в большие уединённые местности,
Где человек был [лишь] прохожим[, идущим] к человеческим сценам
Или одиноким на просторах Природы, борющимся за жизнь,
И звал на помощь одушевлённые невидимые Силы,
Ошеломлённый необъятностью его мира
И не сознающий его собственную бесконечность.
Земля умножала для неё меняющиеся виды
И звала её далёким и безымянным голосом.
Горы в их отшельническом одиночестве,
Леса с их многоголосым пением
Открывали для неё двери замаскированного божества.
На сонных равнинах, на праздных раздольях,
На смертном одре бледного зачарованного вечера
Под сиянием затонувшего неба
Бесстрастно она лежала, как в конце века,
Или пересекала нетерпеливую стаю толпящихся холмов,
Поднявших их головы поохотиться на небо, подобное логову,
Или путешествовала по странной и пустой земле,
Где пустынные вершины располагались в странном небе,
Безмолвные стражи под плывущей Луной,
Или блуждала в каком-нибудь одиноком огромном лесу,
Вечно звенящем криками сверчков,
Или следовала длинной сверкающей извивающейся тропкой
Через поля и пастбища, залитые неподвижным светом,
Или достигала дикой красоты пустынного пространства,
Где никогда не проходил плуг, не паслись стада,
И дремала на голых и жаждущих песках
Среди дикого звериного зова ночи.
Судьбоносный поиск ещё не завершился;
Она ещё не нашла ни одного предназначенного лица,
Которое она искала среди сынов человеческих.
Грандиозное молчание окутывало царственный день:
Месяцы питали страсть солнца,
И теперь его жгучее дыхание атаковало землю.
Тигр перегревался, рыская по обморочной земле;
Всё было вылизано, будто высунутым языком.
Весенние ветры стихли, небо стало бронзовым.

Конец Четвёртой Песни
Конец Четвёртой Книги

перевод Н. Антипова, 06-12.09.2019 года, правка 25.09.2019

 Отправлено: 13.09.19 20:54. Заголовок: Книга Пятая КНИГА ЛЮ..

Книга Пятая
КНИГА ЛЮБВИ

Песнь I
ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ МЕСТО ВСТРЕЧИ

Но теперь предназначенное место и час были близки;
Ничего не зная, она приблизилась к её безымянной цели.
Ибо, хотя одеяние слепого и хитрого случая
Наброшено на работу всемудрой Судьбы,
Наши действия интерпретируют всезнающую Силу,
Что обитает в непреодолимом материале вещей,
И ничто не происходит в космической игре
Иначе, чем в своё время и в своём предвиденном месте.
Она вошла в пространство мягкого и нежного воздуха,
Что казалось святилищем юности и радости,
Высокогорным миром свободного и зелёного наслаждения,
Где весна и лето лежали вместе и боролись
В ленивом и дружеском диспуте,
Обнявшись, споря со смехом о том, кто должен править.
Там ожидание взмахнуло широкими внезапными крыльями,
Будто душа выглянула из лица земли,
И всё, что было в ней, ощутило предстоящую перемену
И, забыв тривиальные радости и обычные мечты,
Послушное зову Времени, судьбе духа,
Вознеслось к красоте, спокойной и чистой,
Что жила пред глазами Вечности.
Толпа горных вершин атаковала небо,
Расталкивая плечами соперников, чтобы быть ближе к небесам,
Бронированные лидеры на железной линии;
Земля лежала распростёртой под их ногами из камня.
Ниже их таились мечты изумрудного леса
И сверкающая кайма, одинокая, как сон:
Бледные воды бежали, как мерцающие нити жемчуга.
Вздохи блуждали среди счастливых листьев;
Прохладно-ароматные с медленными сладко отягощёнными ногами
Слабые спотыкающиеся бризы плутали среди цветов.
Белый журавль стоял яркой неподвижной полоской,
Павлин и попугай украшали землю и дерево,
Тихое воркование голубя обогащало влюблённый воздух,
А огнекрылые дикие селезни плавали в серебристых прудах.
Земля лежала наедине со своим великим возлюбленным Небом,
Раскрытая лазурному взгляду её супруга.
В роскошном экстазе радости
Она растрачивала любовную музыку её нот,
Расточала страстный узор её цветов
И фестивальное буйство её запахов и оттенков.
Крик, прыжки и спешка царили вокруг,
Крадущиеся шаги преследующих её существ,
Лохматый изумруд её гривы кентавра,
Золото и сапфир её тепла и пламени.
Волшебница её восторженных радостей,
Весёлая, чувственно-сердечная, беззаботная и божественная,
Жизнь бежала или скрывалась в её комнатах, полных восторга;
Над всем этим нависал грандиозный покой природы.
Первозданный мир оставался там, и на его лоне
Сохранялась ненарушенной борьба птиц и зверей.
Человек - глубокомысленный ремесленник - пришёл не затем,
Чтобы наложить его руку на счастливых несознательных существ,
Не было ни мысли, ни измерителя [для] строго следящего труда,
Жизнь не знала о её разладе с её целью.
Могучая Мать лежала, вольно растянувшись.
Всё было в согласии с её первым удовлетворяющим планом;
Движимые универсальной волей к радости,
Деревья цвели в их зелёном блаженстве,
И дикие дети не размышляли о боли.
В конце раскинулся суровый и гигантский тракт
Запутанных глубин и торжественных вопрошающих холмов,
Вершин, подобных голой строгости души,
Бронированных, далёких и безысходно величественных,
Как ограждённые мыслью бесконечности, что лежат
За восторженной улыбкой танца Всемогущего.
Спутанная лесная голова вторглась в небеса,
Словно аскет с посиневшим горлом выглядывал
Из каменной тверди его горной кельи,
Рассматривая краткую радость дней;
Его обширный расширившийся дух таился позади.
Могучий шум безмерного уединения
Осаждал слух, печальный и безграничный зов,
Будто души, удалившейся от мира.
Это была сцена, которую неопределимая Мать
Выбрала для её краткого счастливого часа;
Здесь, в этом уединении, вдали от мира,
Она начала своё участие в мировой радости и борьбе.
Здесь раскрылись ей мистические дворы,
Притаившиеся двери красоты и удивления,
Ветры, что шумели в золотом доме,
Храм сладости и огненный проход.
Странница на скорбных дорогах Времени,
Бессмертная под ярмом смерти и судьбы,
Жертвующая блаженством и болью сфер,
Любовь в пустыне встретила Савитри.

Конец Первой Песни

 Отправлено: 14.09.19 19:18. Заголовок: Песнь II Сатьяван В..

Песнь II
Сатьяван

Всё, что она запомнила в этот день Судьбы, -
Дорогу, что не рисковала войти в торжественные глубины,
А повернула прочь, убегая к человеческим домам,
Пустыню с её могучей монотонностью,
Утро, подобное блестящему провидцу свыше,
Страсть вершин, затерянных в небесах,
Титанический ропот бесконечных лесов.
Словно калитка к радости была там,
Окружённая безмолвным намёком и магическим знаком,
На краю неизвестного мира
Раскинулась дуга с углублением, держащим солнце;
Рощи со странными цветами, похожими на глаза взирающих нимф,
Смотрели из их таинственности в открытое пространство,
Ветви, шепчущие о постоянстве света,
Укрывали смутное и защищённое блаженство,
И медленно лёгкий непостоянный ветерок,
Как мимолётный вздох счастья, пробегал
По сонным травам, украшенным зеленью и золотом.
Спрятанные в лесном лоне одиночества,
Обитающие среди листвы голоса звали,
Сладкие, как желания, влюблённые и незримые,
Криком отвечая на низкий настойчивый крик.
Позади спали изумрудные немые дали,
Обители Природы страстной, завуалированной, отвергающей
Всё, кроме её собственного видения, растерянного и дикого.
Земля в этом прекрасном убежище, свободном от забот,
Шептала душе песнь силы и покоя.
Там был лишь один знак человеческой поступи:
Единственная тропа, проложенная тонко, подобно стреле,
В это лоно просторной и тайной жизни,
Пронзила его гигантскую мечту об одиночестве.
Здесь впервые она встретила на неуверенной земле
Того, ради кого её сердце пришло так далеко.
Как могла бы душа отобразиться на фоне Природы,
Выступив на момент из дома мечты,
Созданного горячим дыханием жизни,
Так он появился на краю лесной опушки,
Вставленный между зелёным рельефом и золотым лучом.
Словно оружие живого Света,
Прямая и возвышенная, подобно копью Бога,
Его фигура вела за собой великолепие утра.
Благородным и ясным, как широкие мирные небеса,
Скрижалью юной мудрости было его чело;
Властная красота свободы сгибала его конечности,
Радость жизни была на его открытом лице.
Его взгляд был широким рассветом богов,
Его голова была [головой] юного Риши, затронутой светом,
Его тело было [телом] любовника и короля.
В великолепном рассвете его силы,
Выстроенный, как движущаяся статуя восторга,
Он осветил край лесной полосы.
Из невежественного нетерпеливого труда лет,
Оставив громкую драму человека, он пришёл,
Ведомый мудростью неблагоприятной Судьбы,
Чтобы встретить древнюю Мать в её рощах.
В её божественном общении он вырос
Воспитанником красоты и одиночества,
Наследником веков одинокой мудрости,
Братом солнечного света и неба,
Странником, общающимся с глубиной и пределом.
Знаток Веды из ненаписанных книг,
Читающий мистическое писание её форм,
Он уловил её иерофантские значения,
Изучил её сферические необъятные воображения,
Обучаемый величественностями ручья и леса,
Голосами солнца и звёзд и пламени,
И пением волшебных певцов на ветвях,
И немым учением четвероногих существ.
Помогая уверенными шагами её медленным большим рукам,
Он склонялся к её влиянию, как цветок к дождю,
И, подобно цветка и дерева естественному росту,
Становился шире от прикасаний её формирующих часов.
Мастерство свободных натур принадлежало ему,
И их согласие на радость и просторное спокойствие;
Единый с единым Духом, населяющим всё,
Он положил опыт к ногам Божества;
Его ум был открыт её бесконечному уму,
Его действия находились в ритме с её первобытной силой;
Он подчинил его смертные мысли её [мыслям].
В тот день он свернул с его привычных путей;
Ибо Тот, Кто, зная груз каждого момента,
Может двигать [нами] во всех наших обдуманных или беззаботных шагах,
Наложил чары судьбы на его ноги
И привлёк его на цветущую опушку леса.
   Поначалу её взгляд, принимавший миллионы форм жизни,
Бесстрастно населяющий её дом сокровищ
Вместе с небом, цветами, холмами и звёздами,
Остановился, скорее, на яркой гармоничной сцене.
Он видел зелёно-золотой цвет дремучих лугов,
Травы, трепещущие от поступи медленного ветра,
Ветви, преследуемые криком дикой птицы.
Пробуждённый к Природе, но ещё смутно - к жизни,
Нетерпеливый пленник из Бесконечности,
Бессмертный борец в его смертном доме,
Его гордость, сила, страсть стремящегося Бога,
Он видел этот образ скрытого божества,
Это мыслящее мастерское творение земли,
Этот последний результат красоты звёзд,
Но видел лишь подобно прекрасным и обычным формам,
В которых дух художника не нуждается для его работы
И складывает [их] в тёмные комнаты памяти.
Взгляд, поворот решает нашу плохо уравновешенную судьбу.
Таким образом, в час, который больше всего её волновал,
Блуждающая, не предупреждённая медленным поверхностным умом,
Беспечная разведчица под её прикрытыми веками
Восхищалась равнодушной красотой и не заботилась о том,
Чтобы разбудить дух её тела для её царя.
Так могла она пройти по случайным невежественным дорогам,
Упустив зов Небес, потеряв цель жизни,
Но Бог вовремя коснулся её сознательной души.
Её взгляд установился, поймал, и всё изменилось.
Поначалу её ум пребывал в идеальных снах,
В тех сокровенных преобразователях знаков земли,
Что делают известные вещи указанием на невидимые сферы,
И видел в нём гения места,
Символическую фигуру, стоящую среди сцен земли,
Царя жизни, очерченного в деликатном воздухе.
И всё же это была лишь задумчивость на миг;
Ибо внезапно её сердце взглянуло на него,
С которым страстное зрение, использующее мысль, не может сравниться,
И узнало его ближе, чем его собственные близкие струны.
Всё в момент было удивлено и захвачено,
Всё в бессознательном экстазе лежало, обёрнутое
Или под цветными веками воображения,
Поднятое в большом зеркале-воздухе мечты,
Вырвавшееся в пламени, чтобы воссоздать мир,
И в этом пламени к новым вещам она родилась.
Из её глубин поднялось мистическое смятение;
Влекомая, сражённая наповал, подобно тому, кто спал спокойно,
Жизнь бежала смотреть из всех врат чувств:
Мысли, неясные и радостные в лунном тумане небес,
Чувства, как когда вселенная обретает рождение,
Пронеслись сквозь суматоху пространства её груди,
Захваченные роем золотых богов:
Поднявшись под гимн жрецов чуда,
Её душа широко распахнула свои двери для этого нового солнца.
Алхимия сработала, трансмутация произошла;
Миссионерское лицо сотворило чары Мастера.
В безымянном свете двух приближающихся глаз
Быстрый и судьбоносный поворот её дней
Проявился и протянулся до сияний неведомых миров.
Затем, дрожа от мистического шока, её сердце
Зашевелилось в её груди и закричало, как птица,
Что слышит её пару на соседней ветви.
Копыта затопали быстро, колёса, сильно спотыкаясь, остановились;
Колесница встала, как остановленный ветер.
И Сатьяван выглянул из дверей его души
И почувствовал, как очарование её жидкого голоса
Наполнило пурпурную атмосферу его юности, и пережил
Преследующее чудо совершенного лица.
Одолеваемый мёдом странного цветка-рта,
Влекомый к душевным пространствам, открывшимся вокруг чела,
Он обратился к видению, как море к луне,
И вытерпел мечту о красоте и перемене,
Открыл ореол вокруг головы смертной,
Обожал новую божественность в вещах.
Его самоограниченная природа погрузилась, будто в огонь;
Его жизнь была принята в жизнь другого [человека].
Великолепные одинокие идолы его мозга
Пали, поверженные из их яркой достаточности,
Как от прикасания новой бесконечности,
Чтобы поклониться божеству более великому, чем их собственное.
Неведомая властная сила влекла его к ней.
Восхищённый, он шёл через золотой луг:
Взгляд встречал близкий взгляд и приникал в объятии видения.
Там было лицо, благородное, великое и спокойное,
Будто окружённое ореолом мысли,
Обитель, арка медитирующего света,
Как будто виделась половина некоего тайного нимба;
Её внутреннее зрение, ещё помнящее, узнало
Лоб, что носил корону всего её прошлого,
Два глаза, её постоянные и вечные звёзды,
Дружеские и суверенные глаза, что требовали её души,
Веки, узнаваемые по многим жизням, широкие обрамления любви.
Он встретил в её взгляде взор своего будущего,
Обещание, присутствие и огонь,
Увидел воплощение эонических мечтаний,
Тайну восторга, к которому всё
Стремится в этом мире краткой смертности,
Выраженную в материальной форме[, подобной] его собственной.
Эта золотая фигура, отданная в его руки,
Cкрывала в своей груди ключ от всех его целей,
Заклинание, чтобы принести блаженство Бессмертного на землю,
Соединить с истиной небес нашу смертную мысль,
Поднять земные сердца ближе к солнцу Вечности.
В этих великих духах, ныне воплощённых здесь,
Любовь низвела силу из вечности,
Чтобы сделать жизнь своей новой неумирающей базой.
Его страсть хлынула волной из бездонных глубин;
Он спрыгнул на землю с далёких забытых высот,
Но сохранил его природу бесконечности.
На немом лоне этого забывчивого земного шара,
Хотя кажется, что мы встречаемся как неизвестные [друг другу] существа,
Наши жизни не чужие, и не как незнакомцы мы соединяемся,
Движимые друг к другу беспричинной силой.
Душа может распознать отвечающую ей душу
Через разделяющее Время и, дорогами жизни
Поглощённая, обёрнутая путешественница, обратив её, восстанавливает
Знакомое великолепие в незнакомом лице
И, затронутая предупреждающими перстами мгновенной любви,
Вновь она трепещет от бессмертной радости,
Носящей смертное тело для наслаждения.
Есть Сила внутри, что знает за пределами
Наших знаний; мы более велики, чем наши мысли,
И иногда земля обнаруживает это видение здесь.
Жить, любить - это знаки бесконечных вещей,
Любовь - это слава из сфер вечности.
Униженная, изуродованная, осмеянная низменными силами,
Что крадут её имя, форму и экстаз,
Она всё же - божество, с помощью которого всё может измениться.
Тайна пробуждается в нашем бессознательном веществе,
Блаженство рождается, что может переделать нашу жизнь.
Любовь живет в нас, как нераскрытый цветок,
Ожидающий быстрого момента души,
Или же она странствует в её зачарованном сне среди мыслей и вещей;
Бог-ребёнок играет, он ищет себя
Во многих сердцах и умах и живых формах:
Он медлит в поиске знака, который он может узнать,
И, когда он приходит, слепо пробуждается от голоса,
Взгляда, прикасания, выражения лица.
Его инструмент - тусклый телесный ум,
Из небесного прозрения, ныне забытого, выросший,
Он хватается за какой-то знак внешнего очарования,
Ведущий его среди множества намёков Природы,
Читает небесные истины в земных подобиях,
Желает образ во имя божества,
Предвидит бессмертие формы
И принимает тело за изваянную душу.
Обожание в Любви подобно мистическому провидцу,
Что через видение смотрит на невидимое,
В алфавите земли находит богоподобный смысл;
Но ум лишь думает: "Вот тот,
Кого моя жизнь долго ждала, будучи незаполненной,
Вот внезапный повелитель моих дней."
Сердце чует сердце, длань взывает к отвечающей длани;
Всё стремится осуществить единство, которое есть всё.
Слишком удалённая от Божественного, Любовь ищет её истину,
И Жизнь слепа, и инструменты обманывают,
И есть Силы здесь, работающие, чтобы унизить.
Всё же может прийти видение, наступить радость.
Редка чаша, пригодная для нектарного вина любви,
Как редок сосуд, что может выдержать рождение Бога;
Душа, подготовленная за тысячу лет,
Есть живая форма верховного Нисхождения.
Они знали друг друга, хоть и в таких странных формах.
Пусть и неизвестные взгляду, хотя жизнь и ум
Изменились, чтобы обрести новое значение,
Эти тела суммировали поток бесчисленных рождений,
И дух для духа оставался тем же самым.
Поражённые радостью, которой они так долго ждали,
Влюбленные встретились на разных их путях,
Путешественники по бескрайним равнинам Времени,
Сведённые вместе из ведомых судьбой странствий
В самозамкнутом одиночестве их человеческого прошлого
К быстрой восторженной мечте о будущей радости
И к неожиданному настоящему этих глаз.
Благодаря раскрывающему величию взгляда,
Поражённого формой, память духа пробуждалась в ощущениях.
Был разорван туман, что лежал между двумя жизнями;
Её сердце раскрылось, и его [сердце] нашло её обращённой;
Притянутые, как в небесах звезда к звезде,
Они удивлялись друг другу и радовались,
И сплетали близость в безмолвном взоре.
Прошёл момент, что был лучом вечности,
Час начался, матрица нового Времени.

Конец Второй Песни

 Отправлено: 18.09.19 17:47. Заголовок: Песнь III САТЬЯВАН И..

Песнь III
САТЬЯВАН И САВИТРИ

Из безмолвной тайны прошлого
В настоящем, не знающем о забытых узах,
Эти духи встретились на дорогах Времени.
Всё же в сердце их тайные сознательные "я"
Сразу осознали друг друга, предупреждённые
Первым зовом восхитительного голоса
И первым видением предначертанного лица.
Как, когда бытие взывает к бытию из его глубин
За ширмой из внешних чувств
И стремится найти слово, раскрывающее сердце,
Страстная речь раскрывает потребность души,
Но невежество ума заграждает внутреннее зрение,
Что лишь немного прорывает наши земные границы,
Так теперь они встретились в этот судьбоносный час,
Так выразили узнавание в глубинах,
Утраченных воспоминанием, единства, ощутимого и недостающего.
Таким образом Сатьяван обратился сначала к Савитри:
"О ты, кто пришла ко мне из безмолвий Времени,
И всё же твой голос пробудил моё сердце к неведомому блаженству,
Бессмертному или смертному лишь в твоём теле,
Ибо [нечто] большее, чем земля, говорит со мной из твоей души,
И большее, чем земля, окружает меня в твоём взоре,
Как ты зовёшься среди детей человеческих?
Откуда ты взошла, наполняя дни моего духа
Ярче, чем лето, ярче, чем мои цветы,
В одинокие границы моей жизни,
О солнечный свет, вылепленный, как золотая дева?
Я знаю, что могущественные боги - друзья земли.
Среди великолепий дня и сумерек
Я долго путешествовал со своей пилигримской душой,
Движимой чудом обычных вещей.
Земля не могла утаить от меня могущества, что она скрывает:
Даже двигаясь среди земной сцены
И обычных поверхностей земных вещей,
Моё зрение видело, не ослеплённое её формами;
Божество смотрело на меня из знакомых сцен.
Я был свидетелем девственных свадеб зари
За светящимися занавесами неба,
Или, соперничая в радости с яркими шагами утра,
Я шествовал по сонным берегам полдня,
Или пересекал золотую пустыню солнечного света,
Переходя огромные пустоши блеска и огня,
Или встречал луну, изумительно скользящую по небу
В неопределённой широте ночи,
Или звёзды, марширующие по их долгим дозорным маршрутам,
Указывая их копьями сквозь бесконечности:
День и сумерки раскрывали мне скрытые формы;
Фигуры приходили ко мне с тайных берегов
И счастливые лица смотрели из лучей и пламени.
Я слышал странные голоса, пересекающие волны эфира,
Волшебная песня Кентавра волновала моё ухо;
Я замечал Апсар, купающихся в прудах,
Я видел лесных нимф, выглядывающих сквозь листву;
Ветры показывали мне своих топочущих богов,
Я видел принцев Солнца,
Пылавших в тысячеколонных домах света.
Так что теперь мой ум мог бы мечтать, а сердце - бояться,
Что с какого-то чудного ложа за пределами нашего воздуха
Взойдя в широком утре богов,
Ты пригонишь твоих коней из миров Громовержца.
Хотя твоя красота кажется родственной небесам,
Скорее, мои мысли возрадовались бы, узнав,
Что смертная сладость улыбается между твоими веками
И твоё сердце может биться под человеческими глазами,
А твоя золотистая грудь трепещет вместе со взглядом
И его бурным ответом рождённому землёй голосу.
Если ты можешь разделить наши порождаемые временем привязанности,
Земная лёгкость простых вещей может удовлетворить,
Если твой взгляд может жить, довольствуясь земной почвой,
И эта небесная суммарность восторга,
Твоё золотое тело, прогуливающееся с усталостью,
Подавляющее его грацией нашу местность, пока
Бренный сладкий преходящий вкус земной пищи
Задерживает тебя, и пляшущее вино ливня,
Низойди. Пусть твоё путешествие прекратится, спустись к нам.
Совсем близко увитый зеленью скит моего отца,
Укрытый высокими рядами этих молчаливых королей,
Воспетый голосами одетых в цвет хоров,
Чьим песнопениям вторят переведённые на ноты музыки
Страстные цветные надписи ветвей
И наполняют часы их мелодичным криком.
Посреди приветственный гул множества пчёл
Вторгается в наше медовое королевство лесов;
Там позволь мне привести тебя в богатую жизнь.
Голая, простая лесная жизнь отшельника;
И всё же он одет в драгоценности земли.
Дикие ветры летят - визитёры среди качающихся вершин,
В спокойные дни небесные стражи мира,
Возлегающие на пурпурном одеянии неба вверху,
Смотрят вниз на богатую тайну и тишину,
И камерные свадебные воды поют внутри.
Огромные, шепчущие, во множестве форм вокруг
Высокие лесные боги приняли в их руки
Человеческий час, гостя их вековой пышности.
Утра [здесь] облачены в золото и зелень,
Солнечный свет и тень украшают стены,
Чтобы сделать комнату отдыха пригодной для тебя."
Некоторое время она медлила, будто всё ещё слыша его голос,
Не желая нарушить очарование, затем медленно заговорила.
Задумавшись, она ответила: "Я Савитри,
Принцесса Мадры. Кто ты? Какое имя
На земле музыкально выражает тебя для людей?
Какое древо королей, орошённое удачными потоками,
Расцвело, наконец, одной счастливой ветвью?
Почему твоё жилище в бездорожном лесу
Далеко от деяний, которых требует твоя славная юность,
Пристанище отшельников и более диких племён земли,
Где только с собой-свидетелем ты бродишь
В зелёном нечеловеческом одиночестве Природы,
Окружённый гигантскими безмолвиями
И слепым шорохом первобытного покоя?"
И Сатьяван отвечал Савитри:
"В те дни, когда ещё его глаза ясно смотрели на жизнь,
Король Дьюматсена некогда, из Шалвы, правил
Всей территорией, что за этими вершинами,
Проводя свои дни изумрудного восторга
В доверительной беседе с путешествующими ветрами,
Поворачивается, оглядываясь на южные небеса,
И опирается её флангом на задумчивые холмы.
Но равная Судьба убрала её покрывающую руку.
Живая ночь окружила пути сильного человека,
Сверкающие боги небес отозвали их беззаботные дары,
Забрали из пустых глаз их радостный и помогающий луч
И увели неуверенную богиню с его стороны.
Изгнанный из империи внешнего света,
Потерянный для товарищества видящих людей,
Он пребывает в двух уединениях, внутри
И в торжественном шелесте леса.
Сын этого короля, я, Сатьяван, жил
Довольный, ибо ещё не сознавал тебя,
В моём высокопоставленном одиночестве духа
И в этом безбрежном витальном говоре, родном мне,
Вскормленный простором, ученик уединения.
Великая Природа пришла к её возвратившемуся ребёнку;
Я правил в королевстве более благородного вида,
Чем люди могут построить на почве тусклой Материи;
Я встречал искренность первобытной земли,
Я наслаждался близостью младенца Бога.
В огромных, украшенных гобеленами покоях её государства,
Свободный, в её безграничном дворце я жил,
Балуемый тёплой матерью всех нас,
Воспитуемый вместе с моими естественными братьями в её доме.
Я лежал в широких обнажённых объятиях небес,
Сияющее благословение солнечного света сжимало мой лоб,
Серебряный экстаз лунных лучей по ночам
Целовал мои тусклые веки, чтобы [мне] уснуть. Земные утра были мои;
Заманиваемый слабыми бормотаниями на одетые в зелень часы,
Я блуждал, затерянный в лесах, склоняясь к голосам
Ветров и вод, партнёр радости солнца,
Слушатель универсальной речи:
Мой дух, удовлетворённый внутри меня, знал
Богоподобное право нашего рождения, роскошество нашей жизни,
Чьи ближайшие принадлежности - земля и небо.
Прежде чем Судьба привела меня в этот изумрудный мир,
Пробуждённое каким-то предвещающим прикасанием внутри,
Раннее предвидение в моём уме приблизилось,
Великое немое животное сознание земли,
Теперь выросшее так близко во мне, кто оставил старые великолепия,
Чтобы жить в этом грандиозном шуме, неясном и обширном.
Я уже встречал её во сне моего духа.
Как будто в более глубокую страну души
Перенося яркие образы земли,
Через внутреннее видение и чувство приходило пробуждение.
Зримые чары преследовали часы моего детства,
Все вещи, что глаз улавливал в цветных линиях,
Виделись вновь через интерпретирующий ум
И в форме, которой он стремился захватить душу.
Ранний бог-дитя взял мою руку, что удерживалась,
Двигалась, направлялась поисками его прикасаний,
Ярких форм и оттенков, что пробегали перед его взглядом;
Изображённые на листе и камне, они говорили с людьми.
Гостями высокой красоты были мои близкие.
Ржущая гордость быстрой жизни, что бродит,
Ветрогривая, по нашим пастбищам, при виде моего настроения
Отбрасывала черты стремительности; топот пятнистых оленей
На фоне вечернего неба становился песней
Вечера в тишине моей души.
Я ловил на какой-то вечный взгляд внезапного
Зимородка, мелькнувшего в тёмном пруду;
Медленный лебедь, серебривший лазурное озеро,
Форма волшебной белизны, плыл сквозь сон;
Листья, трепещущие от страсти ветра,
Нарядные бабочки, сознательные цветы воздуха,
И крылья, блуждающие в синей бесконечности
Жили на скрижалях моего внутреннего зрения;
Горы и деревья стояли там, как мысли от Бога.
Сверкающие длинно-клювые в их ярком оперении,
Павлин, рассыпающий по ветру его луны,
Раскрашивали мою память, как фресками стену.
Я вырезал своё видение из дерева и камня;
Я улавливал эхо от высочайшего слова
И отмерял ритмичные удары бесконечности
И слушал сквозь музыку вечный Голос.
Я ощущал тайное прикасание, я слышал зов,
Но не мог обнять тело моего Бога
Или держать в моих руках стопы Матери Мира.
В людях я встречал странные части [своего] "Я",
Что искали фрагментов и жили во фрагментах:
Каждый жил в себе и для себя одного,
А с остальными был связан лишь мимолётными узами;
Каждый страстно заботился о своей поверхностной радости и горе,
Не видя Вечного в его тайном доме.
Я беседовал с Природой, размышлял с неизменными звездами,
Сторожевыми кострами Бога, пылающими в невежественной Ночи,
И видел, как на её могучий лик упал
Пророческий луч солнца Вечности.
Я сидел с лесными мудрецами в их трансе:
Там лились пробуждающие потоки алмазного света,
Я замечал присутствие Единого во всем.
Но всё ещё не хватало последней трансцендентной силы,
И Материя всё ещё спала без её Бога.
Дух был спасён, тело, потерянное и немое,
Всё ещё жило со Смертью и древним Невежеством;
Бессознательное было его базой, Пустота - его судьбой.
Но ты пришла, и всё обязательно изменится:
Я почувствую Мать Мира в твоих золотых дланях
И услышу её мудрость в твоём священном голосе.
Дитя Пустоты возродится в Боге,
Моя Материя избежит транса Бессознательного.
Моё тело, как и мой дух, будет свободным.
Оно спасётся от Смерти и Невежества."
И Савитри, всё ещё размышляя, отвечала ему:
"Больше говори со мной, больше говори, О Сатьяван,
Говори о себе и обо всём, что ты есть внутри;
Я хотела бы знать тебя так, как если бы мы всегда жили
Вместе в горнице наших душ.
Говори, пока свет не войдет в моё сердце
И мой волнующийся смертный ум не поймет
То, что ощущает всё бессмертное существо во мне.
Он знает, что ты - тот, кого искал мой дух
Среди толпящихся земных лиц и форм
В золотых пространствах моей жизни."
И Сатьяван, подобно арфе, откликающейся
На настойчивый зов флейты,
Отвечал на её вопрос и направлял к ней поток
Его сердца в разноцветных волнах речи:
"О золотая Принцесса, совершенная Савитри,
Я расскажу тебе больше, чем неуклюжие слова могут выразить,
Обо всём, что ты значила для меня, неизвестная,
Обо всём, что молниеносная вспышка любви раскрывает
В один великий час развуалированных богов.
Даже краткая близость изменила мою жизнь.
Ибо теперь я знаю, что всё, чем я жил и являлся,
Двигало [меня] к этому моменту возрождения моего сердца;
Я оглядываюсь назад на значение самого себя -
Души, выращенной на почве земли для тебя.
Когда-то мои дни были похожи на дни других людей:
Мыслить и действовать было всем, наслаждаться и дышать;
Это было шириной и высотой смертной надежды:
Всё же появлялись и проблески более глубокого "я",
Что живёт за Жизнью и заставляет её действовать на её сцене.
Истина ощущалась, что скрывала свой облик от ума,
Величие, работающее для скрытой цели,
И смутно сквозь формы земли проглядывало
Нечто такое, чего не было и не должно было быть в жизни.
Я нащупывал Тайну с фонарём, Мыслью.
Её мерцания освещали абстрактным словом
Полу-видимую основу, и, передвигаясь ярд за ярдом,
Она рисовала систему "Я" и Бога.
Я не мог жить истиной, что она говорила и думала.
Я повернулся, чтобы схватить её форму в видимых вещах,
Надеясь закрепить её правление с помощью смертного ума,
Налагая узкую структуру мирового закона
На свободу Бесконечного,
Жёсткий прочный скелет внешней Истины,
Ментальную схему механической Силы.
Этот свет показывал всё больше непроглядной тьмы;
Он делал изначальный Секрет более оккультным;
Он не мог анализировать его космическую Завесу
Или заметить скрытую руку Чудотворца
И проследить узор его магических планов.
Я погрузился во внутреннее видение Ума
И познал тайные законы и колдовство,
Что делает Материю озадаченным рабом ума:
Тайна не была разгадана, но ещё больше углубилась.
Я пытался найти её подсказки через Красоту и Искусство,
Но Форма не может раскрыть пребывающую [в ней] Силу;
Она лишь бросает её символы в наши сердца.
Она вызывает настрой на самого себя, призывает знак
Всей задумчивой славы, скрытой в чувстве:
Я жил в луче, но не смотрел на солнце.
Я смотрел на мир и упускал Себя,
А когда я нашёл Себя, я потерял мир,
Мои другие самости я потерял, и тело Бога,
Связь конечного с Бесконечным,
Мост между видимостью и Истиной,
Мистическую цель, ради которой был создан мир,
Человеческое чувство Бессмертия.
Но теперь золотая связь приходит ко мне твоими ногами,
И Его золотое солнце светит на меня из твоего лика.
Ибо теперь другое царство приближается с тобой,
И теперь пророческие голоса наполняют мой слух,
Странный новый мир плывёт ко мне в твоём взгляде,
Приближаясь, подобно звезде с неизвестных небес;
Крик сфер приходит с тобой, и песнь
Пылающих богов. Я делаю более глубокие вдохи
И двигаюсь в более огненном марше моментов.
Мой разум преображается в восторженного провидца.
Пенный прыжок, летящий из волн блаженства,
Изменил моё сердце и изменил землю вокруг:
Всё с твоим приходом наполняет. Воздух, почва и поток
Надели свадебные одежды, чтобы быть пригодными для тебя,
И солнечный свет выращивает тень твоего оттенка
Из-за изменения внутри меня от твоего взгляда.
Подойди ко мне поближе из твоей колесницы света
На этом зелёном лугу, не презирая нашу землю.
Ибо здесь есть тайные пространства, созданные для тебя,
Чьи изумрудные пещеры стремятся укрыть твою форму.
Разве ты не сделаешь это смертное блаженство своей сферой?
Сойди, О счастье, твоими лунно-золотыми ногами,
Обогащая пласты земли, на чьём сне мы лежим.
О моя принцесса яркой красоты Савитри,
Моим восторгом и твоей собственной радостью вынуждаю [тебя]
Войти в мою жизнь, в твои покои и в твою святыню.
В великой тишине, где встречаются духи,
Ведомые моим стихшим желанием в мои леса,
Пусть тусклые шелестящие арки склонятся над тобой;
Единые с дыханием существ вечной жизни,
Твои сердцебиения [пусть станут] близки с моими, пока не нагрянет
Очарованный ароматом цветов
Миг, о котором напоминают все бормотания
И каждая птица помнит в её крике."

   Его страстные слова заворожили её ресницы,
Её бездонная душа смотрела на него из её глаз;
Проходя через её губы, в текучих звуках она говорила.
Только эти слова она произнесла и сказала всё:
"О Сатьяван, я слышала тебя, и я знаю;
Я знаю, что ты и только ты есть он."
Затем вниз она сошла со своей высокой резной повозки,
Спускаясь с мягкой и нерешительной поспешностью;
Её многоцветное одеяние, блиставшее на свету,
На мгновение зависло над шевелящейся от ветра травой,
Смешанное с мерцанием луча её тела,
Словно прелестное оперение слетающей [на траву] птицы.
Её мерцающие ноги на зелёно-золотом лугу
Развеяли воспоминание о блуждающих лучах
И легко надавили по невысказанному желанию на землю,
Взлелеянную её слишком кратким проходом по почве.
Затем, порхая, как бледно-сверкающие мотыльки, её руки
Приняли из залитых солнцем ладоней лесной опушки
Изобилие скопившихся зарослей их драгоценных лиц -
Спутников весны и бриза.
Искренний венок, собранный из простых форм,
Её быстрые пальцы учили цветочную песню,
Строфическое движение брачного гимна.
Глубоко [проникая] в аромат и погружаясь в оттенок,
Они смешивали цветные знаки их устремления и делали
Цветение их чистоты и страсти единым.
Таинство радости в бережных ладонях
Она принесла, цветок-символ её предложенной жизни,
Затем с поднятыми руками, что теперь немного дрожали
От той самой близости, что желала её душа,
Эти узы сладости, знак их светлого союза,
Она возложила на грудь, желаемую её любовью.
Словно склоняясь перед каким-то милостивым богом,
Кто из его тумана величия сиял,
Чтобы наполнить красотой часы его обожателя,
Она преклонилась и коснулась его ног поклоняющимися руками;
Она сделала свою жизнь его миром, в который он мог вступить,
И сделала своё тело местом для его наслаждения,
Своё бьющееся сердце - сувениром блаженства.
Он наклонился к ней и принял в своё владение,
Их супружеское томление соединилось, как сложенные надежды;
Словно весь богатый мир, внезапно обладаемый,
Обвенчался со всем, чем он был, стал им самим,
Неиссякаемая радость сделала его единственным [alone],
Он вобрал всю Савитри в его обхват.
Вокруг неё его объятия стали знаком
Замкнутой близости в течение медленных интимных лет,
Первым сладким выражением грядущего наслаждения,
Одной сжатой интенсивностью от всей долгой жизни.
В широкий момент двух душ, что встретились,
Она почувствовала её существо втекающим в него, как с волнами
Река вливается в могучее море.
Как, когда душа сливается с Богом,
Чтобы жить в Нём всегда и знать Его радость,
Так её сознание стало осознавать его одного,
И всё её отдельное "я" было потеряно в его ["я"].
Как звёздное небо окружает счастливую землю,
Он замкнул её в себя в круг блаженства
И замкнул мир в себя и её.
Безграничная изоляция сделала их одним [целым];
Он сознавал её, обволакивающую его,
И позволял ей проникать в самую его душу,
Как мир наполняется духом мира,
Как смертное пробуждается к Вечности,
Как конечное открывается Бесконечному.
Так они были потеряны друг в друге некоторое время,
Затем, отходя назад из их долгого транса экстаза,
Вошли в новое "я" и в новый мир.
Каждый теперь был частью единства другого,
Мир был лишь сценой их взаимного самопознания
Или более просторной рамой их собственного супружеского бытия.
На высоком пылающем куполе дня
Судьба завязала узел нитями ореола утра,
В то время как, при правлении покровительствующего часа,
Связывающего сердце перед солнцем, их брачным огнём,
Свадьба вечного Господа и Жены
Вновь произошла на земле в человеческих формах:
В новом акте драмы мира
Соединившиеся Двое начали более великую эпоху.
В тишине и шорохе этого изумрудного мира,
В бормотании священного стиха жреца-ветра,
Среди хорового шёпота листьев
Двое в Любви соединились вместе и стали одним.
Природное чудо вновь совершилось:
В неизменном идеальном мире
Один человеческий момент был сотворён вечным.

   Затем вниз по узкой тропе, где встретились их жизни,
Он повел её и показал ей её будущий мир,
Убежище Любви и уголок счастливого одиночества.
В конце тропы сквозь зелёный просвет между деревьями
Она увидела горстку крыш отшельников,
И теперь впервые взглянула на будущий дом её сердца,
На соломенную крышу, что покрывала жизнь Сатьявана.
Украшенная лианами и красными вьющимися цветами,
Она выглядела лесной красавицей в её мечтах,
Дремлющей с коричневым телом и взъерошенными волосами
В её неприкосновенной комнате изумрудного покоя.
Вокруг неё простиралось отшельническое настроение леса,
Затерянное в глубинах его собственного одиночества.
Затем, движимая глубокой радостью, которую она не могла высказать,
Малая глубина которой дрожала в её словах,
Она счастливым голосом воззвала к Сатьявану:
"Моё сердце останется здесь, на этой лесной опушке
И рядом с этой соломенной крышей, пока я буду далеко:
Теперь ему больше не нужно блуждать.
Но я должна поспешить назад в дом моего отца,
Который скоро потеряет одну любимую привычную поступь
И будет тщетно прислушиваться к некогда лелеемому голосу.
Ибо скоро я вернусь, и никогда вновь
Единство не должно разорвать его возвращённое блаженство,
Или же судьба разлучит наши жизни, в то время как жизнь принадлежит нам."
Вновь она взобралась в резную карету,
И под жаром огненного полдня,
Менее яркого, чем великолепие её мыслей и мечтаний,
Она мчалась, быстро-правящая, быстро-сердечная, но всё ещё видевшая
В тихой ясности зрения внутреннего мира
Сквозь пахнущий холодом роскошный мрак прохладного леса
По тенистым тропкам между огромными шершавыми стволами
Шагающего к спокойной поляне Сатьявана.
Неф деревьев защищал соломенную крышу отшельника,
Новый глубокий тайник её счастья,
Предпочитая небесам храм и дом её души.
Это теперь осталось с ней постоянной сценой её сердца.

Конец Третьей Песни
Конец Пятой Книги

 Отправлено: 27.09.19 15:59. Заголовок: Книга Шестая КНИГА С..

Книга Шестая
КНИГА СУДЬБЫ

Песнь I
СЛОВО СУДЬБЫ

В безмолвных пределах, граничащих с планом смертных,
Пересекая широкий простор сверкающего покоя,
Нарад, небесный мудрец из Рая,
Летел, напевая, в огромном и блестящем воздухе.
Привлечённый золотой летней землёй,
Что лежала под ним, подобно пылающей чаше,
Опрокинутой на стол Богов,
Поворачиваясь, словно движимая по кругу невидимой рукой,
Чтобы поймать тепло и сияние маленького солнца,
Он перешёл от счастливых путей бессмертных
В мир труда и поиска, горя и надежды,
В эти комнаты зримой игры смерти с жизнью.
Через неощутимую границу душевного пространства
Он перешёл из Ума в материальные вещи
Среди изобретений бессознательного "Я"
И работ слепой сомнамбулической Силы.
Под ним, кружась, горели мириады солнц:
Он нёс рябь в эфирное море;
Первобытный Воздух принёс первую радость прикасания;
Тайный Дух втянул своё могучее дыхание,
Сжимающее и расширяющее этот огромный мир
В его грозном круговороте через Пустоту;
Тайная мощь творящего Огня
Показала её тройное могущество строить и формировать,
Её переплетающийся танец бесконечно малых волн-искр,
Её туманные единицы, образующие форму и массу,
Магическое основание и узор мира,
Её сияние, прорывающееся в свете звёзд;
Он ощущал сок жизни, сок смерти;
В плотное общение твёрдой Материи
Погружаясь, и в её неясное единство форм,
Он разделял их немой идентичностью Духа.
Он созерцал космическое Существо за его задачей,
Его глаза измеряли пространства, оценивали глубины,
Его внутренний взор - движения души,
Он видел вечный труд Богов
И смотрел на жизнь зверей и людей.
Теперь в настроении певца произошла перемена,
Восторг и пафос тронули его голос;
Он уже не пел о Свете, что никогда не угасает,
О единстве и чистом вечном блаженстве,
Он не пел уже о бессмертном сердце Любви,
Его песнь стала гимном Невежества и Судьбы.
Он воспевал имя Вишну и рождение,
И радость, и страсть мистического мира,
И как звёзды были созданы, и жизнь началась,
И как немые регионы зашевелились с пульсацией Души.
Он воспевал Бессознательное и его тайное "я",
Его мощь, всемогущую, не знающую, что она творит,
Все-формирующую без воли, мысли или чувства,
Его слепую безошибочную оккультную тайну,
И тьму, стремящуюся к вечному Свету,
И Любовь, что размышляет внутри тусклой бездны
И ждёт ответа человеческого сердца,
И смерть, что взбирается к бессмертию.
Он воспевал Истину, что взывает из слепых глубин Ночи,
И Мудрость Матери, сокрытую в груди Природы,
И Идею, что работает через её немоту,
И чудо её трансформирующих рук,
Жизнь, дремлющую в камне и солнце,
И Ум, подсознательный в лишённой ума жизни,
И Сознание, что пробуждается в зверях и людях.
Он воспевал славу и чудо, что ещё должны родиться,
Божество, сбросившее, наконец, его завесу,
Тела, ставшие божественными, и жизнь, ставшую блаженством,
Бессмертную сладость, обнимающую бессмертную мощь,
Сердце, чувствующее сердце, мысль, смотрящую прямо на мысль,
Восторг, когда падают все барьеры,
И преображение, и экстаз.
И когда он пел, демоны плакали от радости,
Предвидя конец их долгой ужасной задачи
И поражение, на которое они напрасно надеялись,
И радовались освобождению от избранной ими судьбы
И возвращению в Единое, из которого они пришли.
Тот, кто завоевал троны Бессмертных,
Сошёл к людям на землю Человеком божественным.
Словно копьё, молния пролетела, слава озарила всё
Вблизи, пока восхищённые глаза мудреца
Выглядывали из светящегося облака, и, странно изображённое,
Его лицо, прекрасная маска античной радости,
Появившись в свете, спускалось туда, где стоял
Дворец короля Ашвапати среди ветров
В Мадре, расцветая в ажурном камне.
Там его приветствовал мудрый и задумчивый король,
Рядом с ним существо прекрасное, страстное, мудрое,
Устремлённое, как жертвенное пламя,
Ввысь от её земного трона сквозь светящийся воздух,
С королевским челом, - человеческая мать Савитри.
Там на протяжении часа, не затронутые осадой земли,
Они отстранили обычную жизнь и заботу, и сидели,
Склонясь к высокому и ритмичному голосу,
В то время как небесный провидец в его размеренном пении
Говорил о трудах людей и о том, к чему боги
Стремятся на земле, и о радости, что пульсирует позади
Чуда и тайны боли.
Он пел им о лотосном сердце любви
Со всей его тысячью лучезарных бутонов истины,
Что трепетно спит, завуалированная видимыми вещами.
Она дрожит от каждого прикасания, она стремится проснуться,
И однажды услышит блаженный голос,
И расцветёт в саду Супруги,
Когда она будет захвачена открывшимся ей Богом.
Могучая дрожащая спираль экстаза
Прокралась через глубокое сердце вселенной.
От ступора её Материи, от снов её ума
Она пробудилась, она взглянула на раскрытый лик Бога.

 Отправлено: 29.09.19 15:38. Заголовок: Ещё когда он пел, и ..

Ещё когда он пел, и восторг прокрадывался сквозь земное время
И улавливал небеса, прибыла со стуком копыт,
Словно её быстрого торопящегося сердца, Савитри;
Её сияющая поступь мерцала по полу.
Со счастливым удивлением в её бездонном взгляде,
Изменённом ореолом её любви, она пришла;
Её глаза, полные сияющего тумана радости,
Как у той, кто приходит из небесного посольства,
Исполняя гордую миссию её сердца,
[Как] та, кто несёт санкцию богов
На её любовь и её сияющую вечность,
Она стояла перед троном её могущественного отца
И, стремясь к красоте на земле,
Трансформированной и новой в чудесном свете её сердца,
Видела, как дивную розу, поклоняясь,
Огненноцветную сладость сына Неба.
Он бросил на нее свой безбрежный бессмертный взгляд;
Его внутренний взор окружил её своим светом,
И, удерживая знание из своих бессмертных уст,
Он воззвал к ней: "Кто та, что приходит, невеста,
Пламерожденная, и вокруг её озарённой головы,
Проливая их огни, её свадебные великолепия
Движутся, сияя вокруг неё? Из какого зелёного мерцания полян,
Отступающих в росистые безмолвия
Или к полузабытой кромке вод, преданных луне,
Несёшь ты эту славу очарованных глаз?
Земля несёт золотистые просторы, тенистые холмы,
Что покрывают их мечтающие фантомные головы в ночи,
И, охраняемые в монастырской радости лесов,
Укрытые берега погружаются в блаженство,
Захваченное изогнутыми непрерывно жаждущими руками
И пенистой страстью взмывающего потока:
Среди прохладногубого шёпота его чистых объятий
Они теряют их души на ложах из дрожащего тростника.
И всё это - таинственные присутствия,
В которых ощущается некое бессмертное блаженство духа,
И они предают земнорождённое сердце радости.
Там ли ты задержалась и дивилась рождённым глазам
Неизвестным, или слышала голос, что вынудил твою жизнь
Напрячься от восторга через твою внимающую душу?
Или, если бы моя мысль могла довериться этому мерцающему взгляду,
Она сказала бы, что ты не пила из земной чаши,
Но, шагнув сквозь лазурные завесы полдня,
Ты была окружена волшебной каймой
В более ярких странах, чем глаза человека могут вынести.
Атакованные толпящимися голосами восторга
И схваченные среди залитого солнцем очарования ветвей
В волшебных лесах, ведомых вниз по сверкающим склонам
Гандхамадана, где бродят Апсары,
Твои конечности разделили спорт, которого никто не видел,
И в преследованиях бога твои человеческие шаги заблудились,
Твоя смертная грудь трепетала от божественной речи,
А твоя душа отвечала на неведомое Слово.
Какие ноги богов, какие восхитительные флейты небес
Трепетали высокими мелодиями вокруг, вблизи и вдали,
Приближаясь сквозь мягкий и упоительный воздух,
Что всё ещё изумляют тебя, слышимые? Они накормили
Твоё молчание неким красным странно-экстатическим плодом,
И ты ступила на туманные лунные пики блаженства.
Открой, О крылатая со светом, откуда ты летела,
Спеша ярко расцвеченной по зелёной спутанной земле,
Твоё тело ритмично с зовом весенней птицы.
Пустые розы твоих рук наполнены
Лишь их собственной красотой и дрожью
Памятного объятия, и в тебе сияет
Небесный кувшин, твоё твёрдое глубоко медоносное сердце,
Заново наполненное сладким и нектарным вином.
Ты не говорила с королями боли.
Опасная музыка Жизни ещё звучит в твоих ушах,
Далеко-мелодичная, быстрая и величественная, как песня Кентавра,
Или мягкая, как вода, плещущаяся среди холмов,
Или могучая, как великое пение многих ветров.
Лунно-яркая, ты живёшь в твоём внутреннем блаженстве.
Ты приходишь, подобно серебряному оленю, сквозь рощи
Коралловых цветов и бутонов сияющих грез,
Или летишь, как богиня ветра сквозь листья,
Или бродишь, о голубка с рубиновыми глазами и снежными крыльями,
Порхая сквозь заросли твоих чистых желаний
В непораненной красоте твоей души.
Эти вещи - лишь образы для твоей земли,
Но истиннейшая истина того, что в тебе спит.
Ибо таков твой дух, сестра богов,
Твоё земное тело прекрасно для глаз,
И ты - родня в радости сынам неба.
О ты, кто пришла в этот великий опасный мир,
Ныне видимый лишь сквозь великолепие твоих снов,
Где любовь и красота едва ли могут жить безопасно,
Ты сама - существо опасно великое,
Душа, одинокая в золотом доме мысли,
Живущая ограждённой в безопасности твоих снов.
На вершинах счастья, оставляя спящим рок,
Что невидимо преследует бессознательные жизни людей,
Если бы твоё сердце могло жить запертым в золоте идеала,
Как высоко, как счастливо было бы твоё пробуждение!
Если бы можно было оставить рок спать навсегда!"
   Он говорил, но удерживал его знание позади слов.
Как облако играет с ярким смехом молний,
Но всё ещё удерживает гром в его сердце,
Он лишь позволял вырываться ярким образам.
Его речь, словно шелестящая музыка, заволакивала его мысли;
Как ветер льстит яркому летнему воздуху,
Сострадая смертным, он говорил им лишь
О живой красоте и настоящем блаженстве:
Остальное он скрывал в его всезнающем уме.
Тем, кто внимал его небесному голосу,
Скрытое сострадание небес бросало на будущую боль
Санкцию Бессмертных, кажущуюся бесконечной радостью.
Но Ашвапати ответил провидцу; -
Его слушающий ум отметил близкое сомнение,
Зловещую тень, ощутимую за словами,
Но спокойный, подобно тому, кто всегда обращён лицом к Судьбе
Здесь, среди опасных контуров жизни земли,
Он ответил на скрытую мысль осторожной речью:
"О бессмертный мудрец, кто знает всё сущее здесь,
Если бы я мог читать лучом по моему собственному желанию
Сквозь резной щит символических образов,
Что ты бросил перед твоим небесным умом,
Я мог бы увидеть шаги молодой богоподобной жизни,
Счастливо начинающейся, светлоокой, по земле;
Между Непознаваемым и Невидимым
Рождённая на границе двух чудо-миров,
Она вспыхивает символами бесконечного
И живёт в великом свете внутренних солнц.
Ибо она прочитала и сломала волшебные печати;
Она пила из источников радости Бессмертия,
Она смотрела сквозь драгоценные барьеры небес,
Она вошла в устремлённую Сокровенность,
Она видит за пределами земных общих вещей
И общается с Силами, что строят миры,
Пока через сияющие врата и таинственные улицы
Града из лазурита и жемчуга
Гордые деяния [её] не шагнут вперёд, ранг и марш богов.
Хотя в паузах нашей человеческой жизни
Земля хранит для человека несколько кратких и совершенных часов,
Когда непостоянная поступь Времени может казаться
Вечным моментом, которым живут бессмертные,
Но который редко касается мира смертных:
С трудом здесь рождаются душа и тело
В яростном нелёгком движении звёзд,
Чья жизнь может сохранить райскую ноту,
Её ритм повторяет многоголосую мелодию,
Неустанно пульсирующую в восторженном воздухе,
Схваченную в песне, что качает длани Апсары,
Когда она плывёт, сверкая подобно облаку света,
Волна радости, по лунно-каменному ярусу небес.
Узри этот образ, отлитый светом и любовью,
Строфа пылкости богов,
Совершенно рифмованная, увенчанная рябью золота!
Её тело подобно наполненному до краёв кувшину восторга,
Вылепленному в великолепии золотистой бронзы
Словно для того, чтобы схватить земную истину скрытого блаженства.
Созданные мечтой освещённые зеркала - её глаза,
Тонко драпированные сонной бахромой из гагата,
Хранящие в их глубинах отражения небес.
Каково её тело, такова она внутри.
Сияющие утра небес славно повторяются,
Как капли огня на серебряной странице,
В её юном духе, ещё не тронутом слезами.
Все прекрасные вещи вечными кажутся и новыми
Девственному чуду в её кристальной душе.
Неизменная синева раскрывает её всеобъемлющую мысль;
Чудесная луна плывёт по удивительным небесам;
Цветы земли расцветают и смеются над временем и смертью;
Очаровательные мутации волшебной жизни
Мчатся, как светлые дети мимо улыбающихся часов.
Если бы только эта радость жизни могла длиться, и боль
Не бросала свою бронзовую ноту в её ритмичные дни!
Созерцай её, певец с прозорливым взором,
И пусть твоё благословение воспоёт, как это прекрасное дитя
Изольёт нектар безгорестной жизни
Вокруг себя из её ясного сердца любви,
Исцелит её блаженством усталую грудь земли
И бросит, как счастливую ловушку, счастье.
Как растёт великое и золотое щедрое дерево,
Цветущее при журчащих волнах Алакананды,
Где с очаровательной быстротой бегут воды,
Шепча и бормоча в великолепии утра,
И цепляются с лирическим смехом вокруг колен
Дочерей небес, капая волшебным дождем,
Жемчужно-ярким с лунно-золотых конечностей и облачных волос,
Так её зори подобны драгоценным листьям света,
Так бросает она её счастье людям.
Пламенем сияющего счастья она была рождена,
И это пламя, несомненно, озарит землю:
Рок, несомненно, увидит, как она проходит, и не скажет ни слова!
Но слишком часто здесь беззаботная Мать оставляет
Её избранника в завистливых руках Судьбы:
Арфа Бога смолкает, её зов к блаженству,
Преграждаемый, тонет среди несчастных звуков земли;
Струны сирены Экстаза не звучат здесь
Или скоро смолкают в человеческом сердце.
Песен скорби у нас достаточно: [пусть] попробуют однажды
Её радостные и беспечальные дни принести сюда небеса.
Или огонь всегда должен испытывать величие души?
Вдоль страшной мостовой Богов,
Бронированный любовью, верой и священной радостью,
Путешественник к дому Вечного
Однажды пусть невредимый пройдёт смертную жизнь."
Но Нарад не отвечал; молча он сидел,
Зная, что слова тщетны, и Судьба - господин.
Он смотрел в незримое видящими глазами,
Затем, забавляясь невежеством смертного,
Подобно тому, кто не знает, вопрошая, воскликнул:
"На какую высокую миссию отправились её спешащие колеса?
Откуда она пришла с этой славой в её сердце
И Раем, ставшим видимым в её глазах?
Что за внезапный Бог встретился, что за лик всевышний?"
К какому королю, "Красная ашока наблюдала
За ней, идущей вперёд, что теперь видит её возвращение.
Поднявшись в воздух пылающего рассвета,
Подобно яркой птице, уставшей на своей одинокой ветви,
Чтобы найти её собственного господа, поскольку к ней на земле
Он ещё не пришёл, эта сладость брела вперёд,
Расчищая себе путь ударами её быстрых крыльев.
Ведомый далёким зовом, её неконкретный стремительный полёт
Пронизывал летние утра и залитые солнцем страны.
Её обременённые ресницы хранят счастливый покой,
И эти очарованные охраняющие губы удерживают сокровенное [имя] до сих пор.
Дева, кто пришла, совершенная в радости,
Открой имя, твоим внезапным сердцебиением узнанное.
Кого ты избрала, самая царственная из людей?"
И Савитри ответила её всё ещё спокойным голосом,
Как та, кто говорит под взглядом Судьбы:
- Отец и король, я исполнила твою волю.
Того, кого я искала, я нашла в далёких странах;
Я подчинилась своему сердцу, я услышала его зов.
На границе мечтающей глуши
Посреди гигантских холмов и задумчивых лесов Шалвы
В своём крытом соломой скиту обитает Дьюматсена,
Слепой, изгнанный, отверженный, некогда могущественный король.
Сына Дьюматсены Сатьявана
Я встретила на пустынной опушке дикого леса.
Мой отец, я выбрала. Это совершилось."
Удивлённые, все молча сидели на месте.
Затем Ашвапати взглянул внутрь и увидел
Тяжёлую тень, плывущую над именем,
Преследуемую внезапным и колоссальным светом;
Он посмотрел в глаза его дочери и сказал:
- Хорошо ты сделала, и я одобряю твой выбор.
Если это всё, то всё, несомненно, хорошо;
Если есть [нечто] большее, то всё ещё может быть хорошо.
Выглядит ли это добром или злом в человеческих глазах,
[Но] лишь во благо может действовать тайная Воля.
Наша судьба записана в двойных терминах:
Через противоречия Природы мы приближаемся к Богу;
Из темноты мы всё же растём к свету.
Смерть - это наша дорога к бессмертию.
"Плачьте от горя, плачьте от горя", - вопят потерянные голоса мира,
Но в конце концов побеждает вечное Добро."
Тогда мог бы заговорить мудрец, но король
Поспешно вмешался и задержал опасные слова:
"О певец предельного экстаза,
Не одалживай опасное видение слепым,
Ибо по прирождённому праву ты видишь ясно.
Не возлагай на дрожащую грудь смертного
Ужасного испытания, что приносит предвидение;
Не требуй сейчас Божества в наших деяниях.
Здесь нет счастливых вершин, где бродят небесные нимфы,
Или Кайласа, или звёздной лестницы Вайкунтхи:
Крутые, зубчатые холмы, могучий подъём только
Здесь, куда немногие осмеливаются даже помыслить взойти;
Далёкие голоса взывают вниз с головокружительных скал,
[Где лишь] холодные, скользкие, обрывистые тропы.
Слишком суровы боги с хрупкой человеческой расой;
В их гигантских небесах они живут, освобождённые от Судьбы,
И они забывают о раненных ногах человека,
О его членах, что слабеют под кнутами горя,
О его сердце, что слышит шаги времени и смерти.
Дорога будущего скрыта от взгляда смертного [человека]:
Он движется к завуалированному и тайному лицу.
Светить на один шаг вперёд - вся его надежда,
И лишь малой силы он просит,
Чтобы встретить загадку его спрятанной судьбы.
Ожидаемый смутной и полуразличимой силой,
Сознавая опасность для своих неуверенных часов,
Он охраняет его колеблющиеся желания от её дыхания;
Он не чувствует, когда ужасные пальцы смыкаются
Вокруг него с хваткой, от которой никто не может ускользнуть.
Если ты можешь ослабить её захват, только тогда говори.
Возможно, из железной ловушки есть выход:
Наш ум, возможно, обманывает нас его словами
И придаёт имя рока нашему собственному выбору;
Возможно, слепота нашей воли - это Судьба."
Он сказал, и Нарад не ответил королю.
Но теперь встревоженная королева возвысила её голос:
"О провидец, твоё светлое прибытие было приурочено
К этому высокому моменту счастливой жизни;
Тогда пусть мягкая речь из безгорестных сфер
Подтвердит этот счастливый союз двух звёзд
И санкционирует радость твоим небесным голосом.
Здесь[, где] не нависает опасность из-за наших мыслей,
Пусть наши слова не создают рок, которого они боятся.
Здесь нет причин для страха, нет шанса для горя
Поднять его зловещую голову и взирать на любовь.
Единый дух во множественности,
Счастлив Сатьяван среди земных людей,
Кого Савитри выбрала себе в супруги,
И благословен лесной скит,
Где, оставив её дворец, и богатства, и трон,
Моя Савитри поселится и [куда] принесёт небеса.
Тогда пусть твоё благословение наложит печать бессмертных
На незапятнанное счастье этих ярких жизней,
Отодвинув зловещую Тень от их дней.
Слишком тяжёлая Тень падает на сердце человека;
Он не смеет быть слишком счастливым на земле.
Он боится удара, преследующего слишком яркие радости,
Бича, невидимого в протянутой руке Судьбы,
Опасности, таящейся в гордых крайностях фортуны,
Иронии в снисходительной улыбке жизни,
И трепещет от смеха богов.
Или, если крадётся невидимой пантерой рок,
Если крылья Зла нависли над тем домом,
Тогда тоже скажи, что мы можем свернуть прочь
И спасти наши жизни от опасности придорожного рока
И случайного запутывания чужой судьбы."
И Нарад медленно ответил королеве:
"Какая помощь в предвидении для ведомого?
Безопасные двери скрипят, открываясь рядом, обречённые проходят [дальше].
Знание будущего - дополнительная боль,
Мучительное бремя и бесплодный свет
На бескрайней сцене, что построена Судьбой.
Вечный поэт, универсальный Ум,
Пронумеровал каждую строку его верховного действия;
Невидимо гигантские актёры шагают,
И человек живёт, как маска какого-то тайного игрока.
Он даже не знает, что будут говорить его уста.
Ибо мистическая Сила вынуждает его шагать,
И жизнь сильнее его трепещущей души.
Никто не может отказаться от того, что требует абсолютная Сила:
Её глаза фиксированы на её могучей цели;
Ни крик, ни молитва не могут свернуть её с её пути.
Она выпустила стрелу из лука Бога."
Его слова были [словами] тех, кто живут, не вынужденные скорбеть
И помогать, успокаивая качающиеся колёса жизни
И долгое беспокойство преходящих вещей,
И тревогу и страсть беспокойного мира.
Как будто её собственная грудь была пронзена, мать увидела,
Как древний человеческий приговор поразил её дитя,
Её сладость, что заслуживала другой судьбы,
Но в большей мере отданной слезам.
Стремясь к природе богов,
К уму, защищённому броней, облачённому в могущественные мысли,
К воле, полностью скрытой за щитом мудрости,
Хотя к тихим небесам знания она поднялась,
Хотя [была] спокойной и мудрой, и королевой для Ашвапати,
Она ещё была человеком и открыла её двери для горя;
В каменно-глазой несправедливости она обвиняла
Мраморное божество неумолимого Закона,
И не искала силу, что крайние невзгоды приносят
В жизни, что стоит прямо и лицом к лицу с Мировой Мощью:
Её сердце взывало к беспристрастному судье,
Осуждая с упрямством безличное Единое.
Её спокойный дух она не призвала к себе в помощь,
Но как обычный человек под его бременем
Становится слабым и дышит его болью в невежественных словах,
Так теперь она обличала бесстрастную волю мира:
"Какой тайный рок подкрался на её пути,
Выйдя из угрюмого сердца тёмного леса,
Что за злое существо стояло, улыбаясь, у дороги
И несло красоту мальчика из Шалвы?
Возможно, он явился врагом из её прошлого,
Вооружённым скрытой силой древних обид,
Сам себе неизвестный, и захватил её, неизвестную.
Здесь ужасно запутанные любовь и ненависть
Встречают нас, слепых странников среди опасностей Времени.
Наши дни - звенья гибельной цепи,
Необходимость мстит за случайные шаги;
Старые жестокости возвращаются неузнанными,
Боги используют наши забытые деяния.
И всё же тщетно был создан горький закон.
Наши собственные умы - оправдатели рока.
Ибо мы ничему не научились, но всё ещё повторяем
Наше грубое злоупотребление собой и душами других.
Есть страшные алхимии человеческого сердца,
И отпавшая от её эфирного элемента
Любовь темнеет до духа низших богов.
Страшный ангел, разгневанный его радостями,
Болезненно сладкими, от которых он ещё не может отказаться,
Безжалостен к душе,что обезоруживает его взор,
Он посещает его собственными муками его дрожащую добычу,
Вынуждая нас зачарованно цепляться в его хватку,
Словно в любви к нашей собственной агонии.
Это одно из мучительных несчастий в мире,
Но горе имеет и другие арканы для нашей жизни.
Наши симпатии становятся нашими мучителями.
Та сила, что я имею, чтобы вынести моё собственное наказание,
Знает, что оно справедливо, но на этой земле, ошеломлённая,
Поражённая горем бичуемых и беспомощных существ,
Часто она слабеет, встречая другие страдающие глаза.
Мы не подобны богам, что не знают горя
И бесстрастно смотрят на страдающий мир,
Спокойно они взирают на маленькую человеческую сцену
И краткоживущую страсть, пересекающую смертные сердца.
Древняя история горя всё ещё может волновать нас,
Мы сохраняем боль в груди, что уже не дышит,
Мы потрясаемся видом человеческого страдания
И разделяем муки, что чувствуют другие.
У нас не бесстрастные веки, что не могут стареть.
Слишком тяжело для нас безразличие небес:
Наших собственных трагедий недостаточно для нас,
Весь пафос и все страдания мы делаем своими;
Мы скорбим по ушедшему величию
И чувствуем прикасание слёз в смертных существах.
Даже чужая тоска рвёт моё сердце,
А это, О Нарад, моё любимое дитя.
Не скрывай от нас наш рок, если он наш.
Это самое худшее, неизвестный лик Судьбы,
Ужас зловещий, немой, скорее ощущаемый, чем видимый
За нашим троном днём, за нашим ложем ночью,
Судьба, таящаяся в тени наших сердец,
Мука от невидимого, что ждёт, чтобы поразить.
Лучше знать, как бы ни тяжело было вынести."
Тогда воскликнул мудрец, пронзая сердце матери,
Вынуждая закалиться волю Савитри,
Его слова освободили пружину космической Судьбы.
Великие боги используют боль человеческих сердец
Как острый топор, чтобы прорубить свой космический путь:
Они щедро расточают человеческую кровь и слёзы
Ради цели момента в их роковой работе.
Баланс этой космической Природы ни принадлежит нам,
Ни является мистической мерой её потребности и пользы.
Одно слово позволяет освободить огромные агентства;
Случайное действие определяет судьбу мира.
Так теперь он освободил судьбу в тот час.
"Истину ты требуешь; Я даю тебе истину.
Чудо встречи Земли и небес -
Он, кого Савитри выбрала среди людей,
Его фигура - фронт марша природы,
Его единое существо превосходит работы Времени.
Сапфир, вырезанный из сна небес,
Восхитительный - это душа Сатьявана,
Луч из восторженной Бесконечности,
Безмолвие, пробуждающееся к гимну радости.
Божественность и царственность опоясывают его чело;
Его глаза хранят память о мире блаженства.
Сверкающий, как одинокая луна в небесах,
Нежный, как сладкий бутон, которого желает весна,
Чистый, как ручей, что целует тихие берега,
Он принимает с ярким удивлением дух и ощущение.
Живой узел золотого Рая,
Синим Колоссом он склоняется над жаждущим миром,
Радость Времени, заимствованная из вечности,
Звезда великолепия или роза блаженства.
В нём душа и Природа, равные Присутствия,
Балансируют и сливаются в широкую гармонию.
Счастливые в их светлом эфире не имеют сердец
Более сладких и истинных, чем это смертное создание,
Что принимает всю радость, как родной дар мира,
И всем даёт радость, как естественное право мира.
Его речь несёт свет внутренней истины,
А широкоглазое общение с Силой
В обычных вещах сделало его ум лишённым вуали,
Провидцем в земных формах божества без покровов.
Безмятежная ширь неба, безветренного и неподвижного,
Наблюдающего за миром, подобно уму непостижимой мысли,
Безмолвное пространство, задумчивое и светящееся,
Раскрытое утром для наслаждения,
Зелёное сплетение деревьев на счастливом холме,
Превращённом южными ветрами в шелестящее гнездо, -
Вот его образы и параллели,
Его родня по красоте и ровня ему по глубине.
Воля к восхождению поднимает восторг жизни,
Высокого небесного компаньона очарованию земной красоты,
Стремление к воздуху бессмертных,
Возлегающее на коленях смертного экстаза.
Его сладость и его радость привлекают все сердца
Жить с ним самим в радостном владении,
Его сила подобна башне, построенной, чтобы достичь небес,
Божеству, добытому из камней жизни.
О утрата, если смерть, в элементы
Которой была встроена его благодатная оболочка,
Разобьёт эту вазу прежде, чем она вдохнёт её сладости,
Как если бы земля не могла слишком долго хранить с небес
Сокровище, столь уникальное, одолженное богами,
Существо столь редкого, столь божественного происхождения!
За один краткий год, пока этот светлый час отлетает назад
И усаживается беззаботно на ветвь Времени,
Эта суверенная слава заканчивает небеса, одолженные земле,
Это великолепие исчезает с неба смертных:
Величие небес пришло, но было слишком великим, чтобы остаться.
Двенадцать быстрокрылых месяцев даны ему и ей;
В этот возвратившийся день Сатьяван должен умереть."
Молнией яркой и обнажённой упал приговор.
Но королева воскликнула: "Тщетной тогда может быть милость небес!
Небеса смеются над нами блеском их даров,
Ибо Смерть - чашница вина
Слишком краткой радости, поднесённого к смертным губам
На страстный миг беззаботными богами.
Но я отвергаю милость и насмешку.
Садись в твою карету, отправляйся вперёд, О Савитри,
И вновь путешествуй по населённым странам.
Увы, в зелёной радости лесов
Твоё сердце склонилось к обманчивому зову.
Выбери ещё раз и оставь эту обречённую главу,
Смерть - садовник этого чудо-дерева;
Сладость любви спит в его бледной мраморной руке.
Продвигаясь по линии, медово-сладкой, но замкнутой,
Малая радость купила бы слишком горький конец.
Не умоляй о своём выборе, ибо смерть сделала его тщетным.
Твоя юность и сияние рождены не для того, чтобы лечь
В пустоту гроба, брошенного в беззаботную почву;
Выбор, менее редкий, может призвать более счастливую судьбу."
Но Савитри отвечала из её неистового сердца, -
Её голос был спокоен, лицо неподвижно, как сталь:
"Однажды моё сердце выбрало и не выбирает снова.
Слово, что я сказала, никогда не может быть стёрто,
Оно записано в книге записей Бога.
Истина, однажды произнесённая, из земного воздуха вычеркнутая,
Умом забытая, звучит, бессмертная
Навсегда, в памяти Времени.
Один раз выпадают кости, брошенные рукой Судьбы
В вечный момент богов.
Моё сердце скрепило его клятву Сатьявану:
Его подпись неблагоприятная Судьба не может стереть,
Его печать - ни Судьба, ни Смерть, ни Время растворить.
Как могут расстаться те, кто выросли одним существом внутри?
Хватка смерти может сломать наши тела, но не наши души;
Если смерть заберёт его, я тоже знаю, как умереть.
Пусть Судьба делает со мной что хочет или может;
Я сильнее смерти и больше моей судьбы;
Моя любовь переживёт мир, рок отпадёт от меня,
Беспомощный против моего бессмертия.
Закон судьбы может измениться, но не воля моего духа."
Непреклонная волей, она произнесла речь свою, как бронзу.
Но в слушающем уме королевы её слова
Прозвенели, как голос самоизбранного Рока,
Отрицающий всякую возможность спасения.
Мать ответила на её собственное отчаяние;
Она плакала, как та, кто в её тяжёлом сердце
Трудится посреди рыданий её надежд,
Пробуждая ноту помощи из более печальных струн:
"О дитя, в великолепии твоей души,
Обитающей на границе большего мира
И ослеплённой твоими сверхчеловеческими мыслями,
Ты даруешь вечность смертной надежде.
Здесь, на этой изменчивой и невежественной земле,
Кто возлюбленный и кто друг?
Здесь всё проходит, ничто не остаётся прежним.
Ничто [останется] от любого на этом преходящем шаре.
Тот, кого ты любишь теперь, незнакомцем пришёл
И в далёкую неизвестность уйдет:
Его роль на миг однажды сыграна на сцене жизни,
Что на время была дана ему изнутри,
В других сценах он движется и других играет,
И смеётся, и плачет среди новых, неизвестных лиц.
Тело, что ты любила, отбрасывается
Среди грубого неизменного материала миров
В равнодушную могучую Природу и становится
Сырой материей для радости других жизней.
Но для наших душ, на колесе Бога
Вечно вращающихся, они приходят и уходят,
Женятся и разлучаются в магическом круге
Великого Танцора в безграничном танце.
Наши эмоции - лишь высокие и смертные ноты
Его дикой музыки, неотразимо изменённые
Страстными движениями ищущего Сердца
В непостоянных связях от часа к часу.
Взывать к далёкой ответной песне небес,
Взывать к незахваченному блаженству - вот всё, что мы смеем;
Однажды ухватив, мы теряем смысл небесной музыки;
Слишком близкий, ритмический крик исчез или пропал;
Все сладости здесь - озадачивающие [нас] символы.
Любовь умирает прежде возлюбленного в нашей груди:
Наши радости - ароматы в хрупкой вазе.
О, тогда что это за крушение на море Времени -
Развернуть паруса жизни по ураганному желанию
И позвать пилотом невидящее сердце!
О дитя, провозгласишь ли ты, последуешь ли затем
От Закона, который есть вечная воля,
К автаркии безрассудного настроения Титана,
Для которого его собственная яростная воля - единственный закон
В мире, где нет ни Истины, ни Света, ни Бога?
Только боги могут говорить то, что ты сейчас говоришь.
Ты, кто человек, не думай, как бог.
Ибо человеку, [кто] ниже бога, выше зверя,
Дан спокойный разум, как его проводник;
Он ведом не бездумной волей,
Как действия птицы и зверя;
Он не движим абсолютной Необходимостью,
Как бесчувственное движение несознательных вещей.
Свирепый марш гиганта и Титана
Поднимается, чтобы узурпировать царство богов,
Или обходит демонические масштабы Ада;
В неразмышляющей страсти их сердец
Они бросают их жизни против вечного Закона
И падают, и разбиваются [всей] их собственной неистовой массой:
Средний путь создан для мыслящего человека.
Выбирать его шаги бдительным светом разума,
Выбирать его путь среди многих путей
Дано ему, ибо каждая его трудная цель
Высечена из бесконечной возможности.
Не оставляй твоей цели, чтобы следить за прекрасным лицом.
Только когда ты вознесёшься над твоим умом
И станешь жить в спокойном просторе Единого,
Может любовь быть вечной в вечном Блаженстве,
И любовь божественная заменит человеческую связь.
Есть скрытый закон, строгая сила:
Он повелевает тебе укрепить твой бессмертный дух;
Он предлагает свои суровые благодеяния
Труда и мысли, и размеренный серьёзный восторг,
Как ступени, чтобы подняться к далёким тайным высотам Бога.
Тогда наша жизнь - это спокойное паломничество,
Каждый год - миля на небесном Пути,
Каждый рассвет открывается в большем Свете.
Твои деяния - твои помощники, все события - знаки,
Бодрствование и сон - возможности,
Данные тебе бессмертной силой.
Так можешь ты возвысить твой чистый непобедимый дух,
Пока он не распространится до небес в широкой вечерней тишине,
Беспристрастный и нежный, как небо,
И медленно не превратится во вневременный покой."
Но Савитри ответила с непреклонным взглядом:
"Моя воля - это часть вечной Воли,
Моя судьба - это то, что может сделать сила моего духа,
Моя судьба - это то, что может вынести сила моего духа;
Моя сила не от Титана, она от Бога.
Я открыла свою радостную реальность
За пределами моего тела в существе другого:
Я нашла глубокую неизменяемую душу любви.
Тогда как же я буду желать одинокого блага
Или убивать, стремясь к белому пустому покою,
Бесконечную надежду, что заставила мою душу вырваться вперёд
Из её бесконечного одиночества и сна?
Мой дух узрел славу, ради которой он пришёл,
Биение одного обширного сердца в пламени вещей,
Мою вечность, охваченную его вечностью,
И, неутомимую сладостными безднами Времени,
Глубокую возможность всегда любить.
Это, это первая, последняя радость, и перед её биением
Богатства тысячи счастливых лет -
Нищета. Ничто для меня - смерть и горе,
Или обычная жизнь и счастливые дни.
И что для меня обычные души людей
Или глаза и губы, что не Сатьявана?
Мне нет нужды вырываться из его объятий
И открывшегося рая его любви
И путешествовать в неподвижную бесконечность.
Теперь лишь из-за моей души в Сатьяване
Я дорожу богатым случаем моего рождения:
В солнечном свете и мечтах об изумрудных путях
Я буду гулять с ним, подобно богам в Раю.
Если на год, то этот год - вся моя жизнь.
И всё же я знаю, что это не вся моя судьба -
Жить и любить лишь краткое время, и умереть.
Ибо теперь я знаю, почему мой дух пришёл на землю,
И кто я, и кто он, которого я люблю.
Я смотрела на него из моего бессмертного "Я",
Я видела, как Бог улыбается мне в Сатьяване;
Я видела вечное в человеческом лице."
Тогда никто не мог ответить на её слова. Молча
Они сидели и смотрели в глаза Судьбы.

Конец Первой Песни

 Отправлено: 03.10.19 10:44. Заголовок: Песнь II ПУТЬ СУДЬБЫ..

Песнь II
ПУТЬ СУДЬБЫ И ПРОБЛЕМА БОЛИ

Безмолвие запечатало неотменяемый приговор,
Cлово Cудьбы, что упало с небесных уст,
Утверждая рок, что никакая сила никогда не сможет обратить,
Если сама воля небес не изменит своего курса.
Или так казалось: всё же из тишины поднимался
Один голос, что вопрошал неизменный удел,
Воля, что боролась против неизменной Воли.
Сердце матери услышало роковую речь,
Что звучала, как санкция на зов смерти,
И пришла, как холод, закрывающий жизнь и надежду.
Но надежда угасала, как потухший огонь.
Она чувствовала свинцовую неотвратимую руку,
Вторгающуюся в тайну её охраняемой души
И поражающую внезапной болью её тихое содержимое
И империю её с трудом завоёванного спокойствия.
На какое-то время она упала на уровень человеческого ума,
Области смертного горя и законов Природы;
Она разделяла, она несла общую участь людей
И ощущала, что обычные сердца выносят во Времени.
Задавая вопрос земли непостижимой силе,
Королева обратилась ко всё ещё неподвижному провидцу:
Охваченная недовольством в глубинах Природы,
Участница в агонии немых гонимых существ
И во всём несчастьи, во всём невежественном крике,
Страстная, как печаль, вопрошающая небеса, она говорила.
Одолжив её речь поверхностной душе на земле,
Она высказала страдание в немом сердце мира
И бунт человека против его невежественной судьбы.
"О провидец, в странной двуприродной жизни земли
Какая безжалостная злая Необходимость
Или холодный каприз воли Творца,
Какая выпавшая катастрофа или управляемая Возможность,
Сформировав правило из случайных шагов,
Сотворила судьбу из эмоции часа, вошла
В неразборчивую тайну Времени,
В ещё более ужасную тайну горя и боли?
Это твой Бог, кто создал этот жестокий закон?
Или некая гибельная Сила исказила его работу,
И он стоит, не могущий защитить или спасти?
Роковое семя было посеяно при фальстарте жизни,
Когда зло сдвоилось с добром на земной почве.
Тогда впервые появилась болезнь ума,
Его муки мысли, его поиск цели жизни.
Он изогнул в формы добра и зла
Искреннюю простоту действий животного;
Он свернул с прямого пути, вырубленного богами тела,
Следуя зигзагу неопределённого курса
Жизни, что блуждает в поисках её цели
В бледном звёздном свете, падающем с небес мысли,
Его ведёт неуверенная идея, колеблющаяся воля.
Была утрачена безопасная идентичность инстинкта
С острием стрелы самого сокровенного взгляда существа,
Омрачены уверенные шаги простой прогулки Природы,
Истина и свобода в растущей душе.
Из некой нестареющей невинности и покоя,
Привилегии душ, ещё не преданных рождению,
Брошенная страдать на этой тяжёлой опасной земле,
Наша жизнь родилась в боли и с криком.
Хотя земная природа приветствует дыхание небес,
Вдохновляющее Материю волей к жизни,
Тысячи болезней атакуют часы смертного
И стирают естественную радость жизни;
Наши тела - это хитро сделанная машина,
Но все её части так хитро спланированы,
Придуманы искусно с демоническим мастерством,
[Как] его соответствующее неизбежное наследие
Смертельной опасности и характерной боли,
[Как] оплата им налога Времени и Судьбы,
[Как] его способ страдать и его способ умереть.
Это выкуп за наше высокое положение,
Знак и печать нашей человечности.
Ужасная компания болезней
Приходит, узаконенные жильцы, в телесный дом человека,
Поставщики смерти и мучители жизни.
В зловещих полостях мира,
В его подсознательных пещерах-проходах
Подстерегающие, они лежат, ожидая их часа, чтобы прыгнуть,
Окружая опасностью осаждённый город жизни:
Впущенные в цитадель дней человека,
Они подрывают его силу и калечат или убивают внезапно.
Мы сами внутри нас вскармливаем летальные силы;
Мы делаем из наших врагов наших гостей:
Из своих нор, как звери, они выползают и подтачивают
Струны божественной лиры музыканта,
Пока обшарпанная и тонкая музыка не затихнет
Или не лопнет с грохотом последней трагической ноты.
Всё, что мы есть, подобно осаждённой крепости:
Всё, чем мы стремимся стать, меняется, как сновидение
В сером сне невежества Материи.
Ум страдает, изувеченный дисгармонией мира
И непривлекательностью человеческих вещей.
Сокровище, растраченное впустую или [отданное] дёшево, проданное без выгоды
На базаре слепой судьбы,
Дар бесценной важности от богов Времени
Потерян или утрачен в безразличном мире,
Жизнь - это пропущенное чудо, искусство, идущее криво;
Искатель в тёмном и глухом месте,
Плохо вооружённый воин, столкнувшийся с ужасным перевесом,
Несовершенный работник, получивший трудную задачу,
Невежественный судья проблем, созданных Невежеством,
Его небесные полёты достигают закрытых и лишённых ключей врат,
Его славные вспышки иссякают в грязи.
На дары Природы человеку наложено проклятие:
Все [они] шествуют, объятые их противоположностями,
Ошибка - товарищ нашей смертной мысли,
А ложь скрывается в глубокой груди истины,
Грех отравляет с его яркими цветами радости
Или оставляет красный шрам, выжженный на душе;
Добродетель - это серая неволя и тюрьма.
На каждом шагу для нас заложена ловушка.
Чуждый разуму и свету духа,
Наш источник действия [исходит] из колодцев тьмы;
В невежестве и неведении - наши корни.
Нарастающий реестр бедствий -
Это счёт из прошлого, книга Судьбы будущего:
Веками громоздятся людские безумства и людские преступления
На бесчисленное множество бедствий от Природы;
Как будто каменного груза мира недостаточно,
Посев несчастий упрямо сеется
Его собственной рукой в борозды богов,
Обширный возрастающий трагический урожай пожинается
От старых злодеяний, похороненных забытым Временем.
Он идет по его выбору в ловушку Ада;
Это смертное создание - его злейший враг.
Его наука - изобретатель рока;
Он рыщет по земле [в поисках] средств вредить своему виду;
Он убивает его счастье и благо других.
Ничему он не научился у Времени и его истории;
Как и прежде, в сырой юности Времени,
Когда Земля невежественно бежала по путям Судьбы,
Старые формы зла цепляются за душу мира:
Война делает ничто из сладкого улыбающегося покоя жизни,
Битва и грабёж, разруха и резня -
До сих пор жестокие забавы воюющих людских племён;
Идиотский час разрушает то, что сотворили века,
Его беспричинная ярость или разъярённая ненависть унижают
Красоту и величие его гениальных творений
И могучий результат труда нации.
Всё, чего он достиг, он тащит к пропасти.
Его величие он превращает в эпопею рока и падения;
Его ничтожество удовлетворённо ползает в убожестве и грязи,
Он призывает возмездие небес на его голову
И барахтается в его самодельном несчастье.
Частичный автор космической трагедии,
Его воля сговаривается со смертью, временем и судьбой.
Его краткое появление на загадочной земле
Всегда повторяется, но не приносит высшего результата
Этому страннику через эонические кольца Бога,
Что заперли его жизнь в их обширной продолжительности.
Широкие поиски его души и вечно возвращающиеся надежды
Cледуют по бесполезной орбите их курса
В тщетном повторении потерянных трудов
По следам вскоре забываемых жизней.
Всё это - эпизод в рассказе, лишённом смысла.
Зачем всё это и почему мы здесь?
Если для какого-то бытия в вечном блаженстве
Нашему духу предназначено возвращаться [сюда],
Или для какой-то всё ещё безличной высоты бесконечного покоя,
С тех пор, как мы есть То, и из Того мы вышли,
Откуда взялась эта странная и бесплодная интерлюдия,
Тщетно длящаяся в течение бесконечного Времени?
Кто захотел сформировать или симулировать вселенную
В холодной и бесконечной пустоте Пространства?
Или, если эти существа должны быть с их краткими жизнями,
Что за нужду имеет душа в невежестве и слезах?
Откуда взялся зов скорби и боли?
Или все пришли, беспомощные, без причины?
Что за сила принудила бессмертный дух к рождению?
Некогда вечный свидетель вечности,
Бессмертный поселенец среди преходящих сцен,
Он располагается в полуосвещённой тьме жизни
Среди обломков его мыслей и мечтаний.
Или кто убедил его выпасть из блаженства
И лишиться его бессмертной привилегии?
Кто возложил на него неустанную волю жить
Скитальцем в этом прекрасном, печальном мире,
И нести его бремя радости, горя и любви?
Или, если ни одно существо не наблюдает за работами Времени,
Какая жёсткая безличная Необходимость
Вынуждает тщетно трудиться краткоживущие существа?
В таком случае великая Иллюзия построила звёзды.
Но где же тогда безопасность души,
Её равновесие в этом круговороте нереальных солнц?
Или это именно странник из его дома
Забрёл в слепую аллею Времени и случая
И не находит выхода из бессмысленного мира.
Или же - где начинается и заканчивается царство Иллюзии?
Возможно, душа, которую мы чувствуем, - это лишь сон,
Вечное "я" - фикция, ощущаемая в трансе."

Затем, после молчания Нарад ответил:
Настроив его губы на земные звуки, он заговорил,
И теперь что-то от глубокого чувства судьбы
Утяжелило хрупкие подсказки смертной речи.
Лоб его сиял от торжествующего видения,
Обращённого к скрижали с верховными мыслями,
Словно символы неописуемого языка
Оставили в его широте надписи богов.
Обнажённое в этом свете Время трудилось, его невидимые дела
Обнаруживались; широко раскинутые дальновидные схемы,
Незаконченные, которые разворачивает его эонический полёт,
Были уже нанесены на карту в этом всемирном взгляде.
"Было ли тогда солнце сном, потому что есть ночь?
Скрыты в сердце смертного Вечные жизни:
Он живет тайно в комнате твоей души,
Свет сияет там, [её порог] ни боль, ни горе не могут пересечь.
Тьма стоит между тобой и ним,
Ты не можешь слышать или чувствовать чудесного Гостя,
Ты не можешь видеть блаженного солнца.
О королева, твоя мысль - свет Невежества,
Её блестящий занавес скрывает от тебя лик Бога.
Она освещает мир, рождённый из Несознательного,
Но скрывает смысл Бессмертия в мире.
Свет твоего ума скрывает от тебя мысль Вечного,
Надежды твоего сердца скрывают от тебя волю Вечного,
Радости земли запирают от тебя блаженство Бессмертного.
Поэтому возникла нужда в тёмном вторгшемся боге,
Страшном учителе мира, творце, боли.
Где есть невежество, туда должно прийти и страдание;
Твоё горе - это крик тьмы к Свету;
Боль была первенцем Несознательного,
Которое было немой изначальной базой твоего тела;
Там уже спала подсознательная форма боли:
Тень в тенистом мрачном чреве,
Пока жизнь не начнёт двигаться, она ждёт, чтобы пробудиться и быть.
В одной [родовой] оболочке с радостью вышла вперёд страшная Сила.
В груди жизни она родилась, скрывая её близнеца;
Но боль пришла первой, лишь потом радость могла быть.
Боль вспахала первую твёрдую основу мировой дремоты.
От боли дух стартовал из праха,
От боли Жизнь зашевелилась в подсознательной глубине.
Интернированный, погружённый, скрытый в трансе Материи
Пробудился для самого себя сновидящий, спящий Ум;
Он создал видимое царство из его снов,
Он извлёк его формы из подсознательных глубин,
Затем обратился взглянуть на мир, что он создал.
Через боль и радость, яркого и мрачного близнецов,
Неодушевлённый мир воспринимал его чувствующую душу,
Иначе Несознательное никогда не претерпело бы изменений.
Боль - это молот богов, чтобы сломить
Мёртвое сопротивление в сердце смертного,
Его медленную инерцию, как у живого камня.
Если бы сердце не было вынуждено желать и плакать,
Его душа лежала бы довольная, вольготно,
И никогда не думала бы превзойти человеческое начало,
И никогда не научилась бы подниматься к Солнцу.
Эта земля полна труда, наполнена болью;
Муки бесконечного рождения по-прежнему угнетают её;
Века кончаются, эпохи проходят тщетно,
А Божество на ней не рождается.
Древняя Мать встречает всех с радостью,
Зовёт к жаркой боли, грандиозной дрожи;
Ибо с болью и трудом приходит всё творение.
Эта земля полна страданий богов;
Всегда они напрягаются, подгоняемые стимулом Времени,
И стремятся выработать вечную Волю
И сформировать божественную жизнь в смертных формах.
Его воля должна быть выработана в человеческой груди
Против Зла, что поднимается из бездн,
Против Невежества мира и его упрямой силы,
Против спотыканий извращённой воли человека,
Против глубокой глупости его человеческого ума,
Против слепого нежелания его сердца.
Дух обречён страдать, пока человек не освободится.
Здесь шум битвы, топот, марш:
Крик возникает, подобный стонущему морю,
Отчаянный смех под ударами смерти,
Рок крови и пота, труда и слёз.
Люди умирают, чтобы человек мог жить, и Бог родился.
Ужасное Безмолвие наблюдает за трагическим Временем.
Боль - это рука Природы, ваяющая людей
До величия: вдохновенный труд высекает
С небесной жестокостью нежелающую форму.
Неумолимые в страсти их воли,
Поднимая молоты титанического труда,
Демиурги Вселенной работают;
Они формируют гигантскими ударами их собственность; их сыновья
Отмечены их огромной печатью огня.
Хотя потрясающее прикасание формирующего бога -
Невыносимая пытка для смертных нервов,
Огненный дух возрастает в силе внутри
И чувствует радость в каждой титанической муке.
Тот, кто хочет спасти себя, живёт голым и спокойным;
Тот, кто хочет спасти расу, должен разделить её боль:
Это узнает тот, кто повинуется этому грандиозному побуждению.
Великие, кто пришёл спасти этот страдающий мир
И вырваться из тени Времени и Закона,
Должны пройти под ярмом горя и боли;
Они пойманы Колесом, что они надеялись сломать,
На их плечах они должны нести груз судьбы человека.
Богатства Небес они приносят, их страдания считаются ценой,
Или же они оплачивают дар знания их жизнями.
Сын Бога, рождённый как Сын человека,
Испил горькую чашу, имея долг Божества,
Долг Вечного перед падшим родом,
Что его воля связала со смертью и борющейся жизнью,
Тщетно жаждущей отдыха и бесконечного покоя.
Теперь долг выплачен, стёрт оригинальный счёт.
Вечный страдает в человеческой форме,
Он подписал завет спасения его кровью:
Он открыл двери его неумирающего мира.
Божество компенсирует требования творения,
Творец несёт закон боли и смерти;
Возмездие поражает воплощенного Бога.
Его любовь проложила смертному дорогу на Небеса:
Он отдал его жизнь и свет, чтобы уравновесить здесь
Мрачный счёт смертного невежества.
Она закончена, ужасная мистическая жертва,
Принесённая мученическим телом Бога за мир;
Гефсимания и Голгофа - его удел,
Он несёт крест, к которому пригвождена душа человека;
Его сопровождение - проклятия толпы;
Оскорбления и насмешки - это признание его права;
Два разбойника, распятые вместе с ним, насмехаются над его могучей смертью.
Он прошёл с кровоточащим челом путь Спасителя.
Тот, кто обрёл его тождество с Богом,
Платит смертью тела за безбрежный свет его души.
Его бессмертное знание торжествует при его смерти.
Зарубленный, четвертованный на эшафоте, когда он падает,
Его распятый голос провозглашает: 'я, я - Бог'.
'Да, всё есть Бог', - откликается Бессмертный зов небес.
Семя Божества спит в смертных сердцах,
Цветок Божества растёт на мировом древе:
Все откроют Бога в себе и в вещах.
Но когда посланник Бога приходит, чтобы помочь миру
И привести душу земли к высшим вещам,
Он тоже должен понести ярмо, от которого он пришёл освободить;
Он тоже должен выносить боль, которую он исцелит:
Освобождённый и не затронутый судьбой земли,
Как он излечит болезни, которых никогда не испытал?
Он покрывает агонию мира его спокойствием;
Но, хотя внешним глазам не видно знака,
И мир даётся нашим истерзанным человеческим сердцам,
Идёт сражение, и платится невидимая цена;
Огонь, смута, борьба находятся внутри.
Он несёт страдающий мир в его собственной груди;
Его [мира - прим. перев.] грехи отягощают его мысли, его [мира] горе принадлежит ему:
Древний груз земли лежит, тягостный, на его душе;
Ночь и её силы осаждают его медленные шаги,
Хватку Титана-противника он выносит;
Его марш - это битва и паломничество.
Зло жизни поражает, он поражён болью мира:
Миллион ран зияет в его тайном сердце.
Он путешествует, бессонный, сквозь бесконечную ночь;
Антагонист заставляет толпу пересекать его путь;
Осада, бой - это его внутренняя жизнь.
Ещё дороже может быть цена, ужаснее боль:
Его широкая идентичность и всеохватывающая любовь
Принесут космическую тоску в его глубины,
Скорбь всех живых существ придёт
И постучится в его двери, и будет жить в его доме;
Ужасная струна симпатии может связать
Все страдания в его единственное горе и сделать
Всю агонию во всех мирах его собственной.
Он встречает древнюю противостоящую Силу,
Его хлещут кнутами, что рвут истерзанное сердце мира;
Плач веков посещает его глаза:
Он носит окровавленную огненную рубашку Кентавра,
Яд мира запятнал его горло.
На рыночной площади столицы Материи,
Среди торгов действия, называемого жизнью,
Он привязан к столбу вечного Огня;
Он горит на невидимой изначальной грани,
С которой Материя может быть превращена в духовное вещество:
Он - жертва в его собственном жертвоприношении.
Бессмертный, связанный с земной смертностью,
Появляющийся и погибающий на дорогах Времени,
Создаёт момент Бога биениями вечности.
Он умирает, чтобы мир мог заново родиться и жить.
Даже если он избежит самых жестоких огней,
Даже если мир не прорвётся внутрь, затопляющее море,
Лишь тяжёлой жертвой заслуживается высокое небо:
Он должен столкнуться с боем, с болью, тот, кто победит Ад.
Тёмная скрытая враждебность поселилась
В человеческих глубинах, в скрытом сердце Времени,
Что претендует на право изменять и портить работу Бога.
Тайная вражда подстерегает Марш мира;
Она оставляет след в мыслях, речи и действиях:
Она штампует пятно и дефект на всех сделанных вещах;
Пока она не убита, мир на земле запрещён.
Нет видимого врага, но невидимые
Окружают нас, силы неощутимые осаждают,
Прикасания из чужих царств, мысли, не наши собственные,
Настигают нас и подчиняют заблудшее сердце;
Наши жизни пойманы в неопределённую сеть.
Противостоящая Сила была рождена старым:
Захватчица жизни смертного человека,
Она скрывает от него прямой бессмертный путь.
Мощь пришла, чтобы завуалировать вечный Свет,
Мощь, противостоящая вечной воле,
Отводит послания непогрешимого Слова,
Искажает контуры космического плана:
Шёпот соблазняет злом человеческое сердце,
Он запечатывает глаза мудрости, взгляд души,
Он - источник нашего страдания здесь,
Он связывает землю с бедствиями и болью.
Это всё должен победить тот, кто принесёт вниз мир Бога.
Этого скрытого врага, поселившегося в человеческой груди,
Человек должен преодолеть, или упустить свою высшую судьбу.
Это внутренняя война без [возможности] побега.

   "Тяжка трудная задача спасителя мира;
Сам мир становится его врагом,
Те, кого он хотел бы спасти, - его противниками:
Этот мир влюблён в собственное невежество,
Его тьма отворачивается от спасительного света,
Он даёт крест в уплату за венец.
Его работа - ручеёк великолепия в долгой ночи;
Он видит долгий марш Времени, малую победу;
Некоторые спасаются, остальные стараются, но терпят неудачу:
Солнце прошло, тень Ночи падает на землю.
Всё же есть счастливые пути, близкие к солнцу Бога;
Но мало тех, кто ступает по освещённой солнцем тропе;
Лишь чистые душой могут ходить в свете.
Выход показан, дорога трудного бегства
Из печали и тьмы и цепей;
Но как немногие спасшиеся освободят мир?
Человеческая масса задерживается под ярмом.
Бегство, сколь бы высоким ни было, не искупает жизнь,
Жизнь, что остаётся позади на падшей земле.
Бегство не может поднять оставленную расу
Или принести ей победу и правление Бога.
Большая сила должна прийти, больший свет.
Хотя Свет на земле возрастает, а Ночь отступает,
Всё же, пока зло не будет убито в его собственном доме,
А Свет не вторгнется в бессознательную базу мира,
И противоборствующая Сила не погибнет,
Он ещё обязан трудиться, его работа выполнена [лишь] отчасти.
Некто всё же может прийти бронированный, непобедимый;
Его воля неподвижно встречает подвижный час;
Удары мира не могут склонить эту побеждающую главу;
Спокойны и уверенны его шаги в нарастающей Ночи;
Цель отступает, он не спешит в его ходьбе,
Он не оборачивается на высшие голоса в ночи;
Он не просит помощи у низших богов;
Его взгляд фиксирован на его неизменной цели.
Человек сворачивает в сторону или выбирает более лёгкие пути;
Он хранит одну высокую и трудную дорогу,
Единственную, что может подняться к вершинам Вечности;
Невыразимые планы уже почувствовали его поступь;
Он сделал небо и землю его инструментами,
Но границы земли и неба падают от него;
Их закон он превосходит, но использует, как его средство.
Он схватил руки жизни, он овладел его собственным сердцем.
Манёвры Природы не вводят в заблуждение его взгляд,
Непреклонен его взор на дальний предел Истины;
Глухое сопротивление Судьбы не может сломить его волю.
В страшных переходах, на роковых тропах
Неуязвима его душа, неубиваемо его сердце,
Он живёт через противостояние Силам земли
И засадам Природы, и атакам мира.
Высота его духа превосходит боль и блаженство,
Он встречает зло и добро спокойными и ровными глазами.
Он также должен бороться с загадочным Сфинксом
И погружаться в его долгую неизвестность.
Он прорвался в глубины Бессознательного,
Что скрывают себя даже от их собственного взгляда:
Он видел, как сон Бога формирует эти магические миры.
Он наблюдал, как [ещё] немой Бог формирует структуру Материи,
Видел грёзы его неосознающего сна
И наблюдал бессознательную Силу, что строила звёзды.
Он изучил работу Бессознательного и его закон,
Его непоследовательные мысли и жёсткие действия,
Его рискованные траты импульса и идеи,
Хаос его механических частот,
Его случайные зовы, его шёпот, ложно истинный,
Вводящий в заблуждение сокрытую слушающую душу.
Все вещи входят в его уши, но ничего не остаётся;
Всё поднялось из безмолвия, всё идёт назад в его тишину.
Его сонливость основала вселенную,
Его смутное пробуждение заставляет мир казаться тщетным.
Возникшее из Небытия и к Небытию обращённое,
Его тёмное и мощное неведение было началом земли;
Это отходы материала, из которых всё было создано;
Творение может рухнуть в его глубины.
Противостояние с ним стопорит марш души,
Оно - мать нашего невежества.
Он должен призвать свет в эти тёмные бездны,
Иначе истина никогда не сможет победить сон Материи,
А вся земля - взглянуть в глаза Бога.
Все вещи, затемняющие его знание, должны заново осветиться,
Все вещи, извращающие его силу, должны развязаться:
Он должен перейти на другой берег моря лжи,
Он должен войти во тьму мира, чтобы принести туда свет.
Сердце зла должно быть открыто его глазам,
Он должен изучить его космическую тёмную необходимость,
Его право и его ужасные корни в почве Природы.
Он должен знать мысль, что движет демоническим действием
И оправдывает ошибочную гордость Титана
И ложь, таящуюся в извращённых мечтах земли:
Он должен войти в вечность Ночи
И познать тьму Бога, как он знает его Солнце.
Для этого он должен спуститься в яму,
Для этого он должен вторгнуться в печальные Просторы.
Нетленный, мудрый и бесконечный,
Он всё ещё должен путешествовать по миру Ада, чтобы спасти.
В вечный Свет он выйдет
На границах встречи всех миров;
Там, на краю высших ступеней Природы,
Исполняется тайный закон каждой вещи,
Все противоречия исцеляются от их долгого разногласия.
Там встречаются и обнимаются вечные противоположности,
Там боль становится неистовой огненной радостью;
Зло обращается назад в его оригинальное добро,
И печаль ложится на грудь Блаженства:
Она научилась плакать радостными слезами счастья;
Её взор наполнен задумчивым экстазом.
Тогда здесь завершится Закон Боли.
Земля станет домом Небесного света,
Провидец, рождённый на небесах, поселится в человеческой груди;
Сверхсознательный луч коснётся глаз людей,
И истинно сознательный мир спустится на землю,
Вторгаясь в Материю лучом Духа,
Пробуждая его безмолвие к бессмертным мыслям,
Пробуждая немое сердце к живому Слову.
Эта смертная жизнь должна вместить блаженство Вечности,
Самоиспытываемое бессмертие тела.
Тогда задача спасителя мира будет выполнена.

   "До тех пор жизнь должна нести её семя смерти,
И жалоба печали будет слышна в медленной Ночи.
О смертный, неси этот великий закон боли мира,
В твоём тяжёлом переходе через страдающий мир
Опирайся для поддержки твоей души на силу Небес,
Обращайся к высшей Истине, стремись к любви и миру.
Малое блаженство даровано тебе свыше,
Прикасание божественное к твоим человеческим дням.
Сделай твой ежедневный путь паломничеством,
Ибо через маленькие радости и страдания ты движешься к Богу.
Не спеши к Божеству по опасной дороге,
Не открывай твои двери безымянной Силе,
Не взбирайся к Божеству по пути Титана.
Против Закона он ставит его одинокую волю,
Поперёк её пути он бросает его гордыню могущества.
К небу он взбирается по лестнице штормов,
Стремясь жить рядом с бессмертным солнцем.
Он старается с гигантским усилием вырвать силой
Из жизни и Природы право бессмертных;
Он берёт штурмом мир и судьбу и небеса.
Он не приходит на высокое место Творца мира,
Он не ждёт, когда протянутая рука Бога
Поднимет его из его смертности.
Всё он сделал бы его собственным, ничего не оставив свободным,
Растягивая его маленькое "я", чтобы совладать с бесконечностью.
Препятствуя открытым путям богов, он строит
Его собственное имение из воздуха и света земли;
Монополист мировой энергии,
Он доминирует над жизнями простых людей.
Его боль и боль других он делает его средствами:
На смерти и страданиях он возводит его трон.
В спешке и лязге деяний его могущества,
В буйстве и избытке славы и позора,
Масштабами ненависти и насилия,
Дрожанием мира под его поступью
Он противопоставляет себя спокойствию Вечного
И чувствует в себе величие бога:
Могущество - его образ небесного "я".
Сердце Титана - это море огня и силы;
Он ликует при смерти существ, разрушении и падении,
Он питает его силу своей и чужой болью;
В пафосе и страсти мира он находит восторг,
Его гордость, его мощь призывают к борьбе и муке.
Он прославляет страдания плоти
И покрывает стигматы именем Стоика.
Его глаза, ослеплённые и невидящие, таращатся на солнце,
Взгляд искателя отступает от его сердца
И не может уже найти свет вечности;
Он видит запредельное, как пустоту вакуума души,
И принимает его ночь за тёмную бесконечность.
Его природа возвеличивает пустоту нереального
И видит в Ничто единственную реальность:
Он будет штамповать его единственную фигуру в мире,
Навязывать слухам мира его единственное имя.
Его моменты центрируют обширную вселенную.
Он видит его маленькое "я", как самого Бога.
Его маленькое "я" поглотило весь мир,
Его эго растянулось в бесконечность.
Его ум, биение в изначальном Небытии,
Шифрует его мысли на доске безчасового Времени.
Он строит на могучей пустоте души
Гигантскую философию Небытия.
В нём Нирвана живёт, говорит и действует,
Невозможную создавая вселенную.
Вечный ноль - это его бесформенное "я",
Его дух - пустота, безличный абсолют.
Не делай этого шага, О растущая душа человека;
Не бросай твоё "я" в эту ночь Бога.
Страдание души - это не ключ вечности,
Не искупление скорбью требования небес к жизни.
О смертный, неси, но не проси об ударе,
Слишком скоро горе и тоска отыщут тебя.
Слишком велико это предприятие для твоей воли;
Лишь в границах сила человека может быть безопасной;
Всё же бесконечность есть цель твоего духа;
Его блаженство там, позади лица мира со слезами.
Могущество есть в тебе, которого ты не знаешь;
Ты - сосуд для заключённой искры.
Она ищет освобождения от оболочки Времени,
И, пока ты запираешь её внутри, печатью становится боль:
Блаженство - это венец Божества, вечного, свободного,
Не обременённого слепой мистерией боли жизни:
Боль - это подпись Невежества,
Свидетельствующая о тайном Боге, отвергнутом жизнью:
Пока жизнь не найдет его, боль не может никогда закончиться.
Спокойствие - это победа "я", преодолевающего судьбу.
Терпи; ты, наконец, найдешь твою дорогу к блаженству.
Блаженство - это тайная материя всего, что живёт,
Даже боль и горе - одеяния мирового восторга,
Оно скрывается за твоей печалью и твоим криком.
Потому что твоя сила - это часть, а не целое Бога,
Потому что, поражённое маленьким "я",
Твоё сознание забывает быть божественным,
Когда оно ходит в смутной полутени плоти
И не может выносить ужасное прикасание мира,
Ты вскрикиваешь и говоришь, что есть боль.
Безразличие, боль и радость, тройная маскировка,
Наряд восторженного Танцора в пути,
Удерживают от тебя тело блаженства Бога.
Сила твоего духа сделает тебя единым с Богом,
Твоя агония сменится экстазом,
Безразличие углубится до спокойствия бесконечности,
А обнажённая радость засмеётся на вершинах Абсолюта.

   "О смертный, кто жалуется на смерть и судьбу,
Не обвиняй никого ни в одном из зол, что ты сам вызвал;
Этот беспокойный мир ты выбрал для твоего дома,
Ты сам - автор твоей боли.
Однажды в бессмертной безграничности Себя,
На просторах Истины, Сознания и Света
Душа выглянула из её счастья.
Она ощущала бесконечное блаженство духа,
Она знала себя бессмертной, вневременной, внепространственной, единой,
Она видела Вечное, жила в Бесконечном.
Затем, любопытствуя о тени, отбрасываемой Истиной,
Она напряглась в сторону некой инаковости себя,
Её потянуло к незнакомому Лику, всматривающемуся сквозь ночь.
Она ощутила негативную бесконечность,
Пустоту сверхъестественного, чей безмерный избыток,
Имитирующий Бога и вечное Время,
Предлагал почву для неблагоприятного рождения Природы
И для жёсткой твёрдой бессознательности Материи,
Таящей в себе блеск преходящей души,
Что освещает рождение, смерть и невежественную жизнь.
Ум возник, что глазел в Ничто,
Пока не сформировались фигуры чего-то, чего никогда не могло быть;
Оно содержит в себе противоположность всего, что есть.
Ничто появилось, как огромная запечатанная причина Бытия,
Его немая опора в пустой бесконечности,
В чьей бездне должен исчезнуть дух:
Затемнённая Природа жила и удерживала семя
Духа скрытым, притворяясь, что его нет.
Вечное Сознание стало причудой
Для бездушного всемогущего Бессознательного,
И, больше не вдыхаемое, как родной воздух духа,
Блаженство стало инцидентом смертного часа,
Чужаком в бесчувственной вселенной.
Будто притягиваемая величием Пустоты,
Душа, увлекаемая, склонялась к Бездне:

 Отправлено: 05.10.19 20:25. Заголовок: Она жаждала приключе..

Она жаждала приключений Невежества,
Чуда и сюрприза Неизвестного
И бесконечных возможностей, что таились
В чреве Хаоса и в бездне Ничто
Или смотрели из непостижимых глаз Случая.
Она устала от её неизменного счастья,
Она отвернулась от бессмертия:
Она тянулась к зову риска и обаянию опасности,
Она жаждала пафоса горя, драмы боли,
Угрозы гибели, раненого нагого бегства,
Музыки крушения и его очарования и краха,
Вкуса сожаления и азартной игры любви
И страсти, и неоднозначного лика Судьбы.
Мир жёстких усилий и тяжёлого труда,
Битвы на опасной грани умирания,
Столкновения сил, обширной неуверенности,
Радости творения из Ничего,
Странных встреч на дорогах Невежества
И общения полузнакомых душ
Или обособленного величия и одинокой силы
Отдельного существа, завоёвывающего себе мир,
Вызвал её из её слишком безопасной вечности.
Начался грандиозный спуск, гигантское падение:
Ибо то, что видит дух, создаёт истину,
А то, что воображает душа, становится миром.
Мысль, что выпрыгнула из Вневременного, может стать
Индикатором космических последствий
И маршрута богов,
Циклическим движением в вечном Времени.
Так появился, рождённый из слепого чудовищного выбора,
Этот великий озадаченный и недовольный мир,
Это пристанище Невежества, этот дом Боли:
Там разбиты шатры желания, штаб-квартира горя.
Обширная маскировка скрывает блаженство Вечного."

   Тогда Ашвапати ответил провидцу:
"Значит, дух управляется внешним миром?
О провидец, неужели нет исцеления внутри?
Но что есть Судьба, если не воля духа,
Спустя долгое время исполненная космической Силой?
Я полагал, что с ней пришла могучая Сила;
Разве эта Сила - не высокий товарищ Судьбы?"
Но Нарад ответил, покрывая истину истиной:
"О Ашвапати, случайными кажутся пути,
Вдоль чьих рядов блуждают или бегут твои шаги
В случайные часы или моменты богов,
Однако малейшие твои спотыкания предвидятся свыше.
Непогрешимо кривые жизни рисуются,
Следуя потоку Времени через неизвестное;
Они ведомы нитью, что хранят спокойные бессмертные.
Этот гербовый иероглиф пророческих утр
Пишет в символах смысл, более возвышенный,
Чем запечатанная Мысль пробуждается к нему, но об этом высоком скрипте
Как мой голос убедит ум земли?
Более мудрая любовь Небес отвергает молитву смертного;
Не ослеплённая дыханием его желания,
Незамутнённая туманами страха и надежды,
Она склоняется над борьбой любви со смертью;
Она сохраняет для неё её привилегию боли.
В душе твоей дочери живёт величие,
Что может трансформировать её саму и всех вокруг,
Но должно пройти по камням страдания к его цели.
Хотя [она была] создана, как чаша нектара небес,
Из небесного эфира сделанная, она искала этот воздух,
Она тоже должна разделить человеческую нужду в горе
И все её причины радости превратить в боль.
Ум смертного человека управляется словами,
Его видение скрывается стенами Мысли
И выглядывает лишь через полуоткрытые двери.
Он разрезает безграничную Истину на небесные полосы,
И каждую полосу он принимает за все небеса.
Он глядит на бесконечную возможность
И даёт пластичному Простору название Шанса;
Он видит длительные результаты всеведающей Силы,
Планирующей последовательность шагов в бесконечном Времени,
Но в её звеньях воображает бессмысленную цепь
Или мёртвую руку холодной Необходимости;
Он не отвечает мистическому сердцу Матери,
Скучает по горячим вздыманиям её груди
И чувствует холодные жёсткие клешни безжизненного Закона.
Волю Вневременного, вырабатывающуюся во Времени
В свободных абсолютных шагах космической Истины,
Он считает мёртвой машиной или бессознательной Судьбой.
Формулы Мага создали законы Материи,
И, пока они существуют, все вещи связаны ими;
Но согласие духа необходимо для каждого действия,
И Свобода идёт в одном ритме с Законом.
Всё здесь может измениться, если Маг выберет.
Если бы человеческая воля могла стать единой с [волей] Бога,
Если бы человеческая мысль могла стать эхом мыслей Бога,
Человек мог бы быть всезнающим и всемогущим;
Но теперь он ходит в сомнительном луче Природы.
Всё же ум человека может принять свет Бога,
Сила человека может быть ведомой силой Бога,
Тогда он - чудо, творящее чудеса.
Ибо только так он может стать царём Природы.
Это решено, и Сатьяван должен умереть;
Час установлен, выбран смертельный удар.
Что ещё должно случиться, записано в её душе,
Но пока час не откроет роковой скрипт,
Письмо ждёт, неразборчивое и немое.
Судьба - это Истина, вырабатываемая в Невежестве.
О Король, твоя судьба - это сделка, совершаемая
В каждый час между Природой и твоей душой
С Богом в качестве её предвидящего арбитра.
Судьба - это баланс, нарисованный в книге Предназначения.
Человек может принять его судьбу, он может отказаться.
Даже если Единый поддерживает незримый указ,
Он записывает твой отказ на твоей кредитной странице:
Ибо рок - это не закрытая, мистическая печать.
Воскресающий из трагического крушения жизни,
Воскресающий из пыток и смерти тела,
Дух поднимается могущественнее от поражения;
Его богоподобные крылья становятся шире с каждым падением.
Его великолепные неудачи слагаются в победу.
О человек, события, что встречают тебя на твоём пути,
Хотя и поражают твоё тело и душу радостью и горем,
Не есть твоя судьба, - они касаются тебя на время и уходят;
Даже смерть не может сократить шествие твоего духа:
Твоя цель, дорога, что ты выбираешь, - есть твоя судьба.
Бросающая на алтарь твои мысли, твоё сердце, твои дела
Твоя судьба - это долгое жертвоприношение богам,
Пока они не откроют тебе твоё тайное "я"
И не сделают тебя единым с пребывающим в тебе Богом.
О душа, вторгшаяся в невежество Природы,
Вооружённая путешественница к невидимым верховным высотам,
Судьба твоего духа - это битва и непрерывный марш
Против невидимых противостоящих Сил,
Переход от Материи во вневременное "я".
Искательница приключений через слепое непредвидимое Время,
Вынужденная продвигаться через длинную линию жизней,
Она проталкивает её острую главу сквозь века.
Через пыль и трясину земной равнины,
По многим охраняемым линиям и опасным фронтам,
В страшных атаках, израненная в медленных отступлениях,
Удерживая окружённый и разбитый форт идеала
Или сражаясь с превосходящими силами на одиночных постах,
Или располагаясь в ночи вокруг бивачных костров,
Ожидая запоздалых труб рассвета,
В голоде и в изобилии и в боли,
Через опасности, через триумф и через падение,
Через зелёные переулки жизни и по её пустынным пескам,
По голому болоту, вдоль хребта, залитого солнцем,
В сплочённых колоннах с разбросанным тылом,
Ведомая сигнальными огнями её кочевого авангарда,
Марширует армия потерявшего путь бога.
Тогда позднее ощущается невыразимая радость,
Тогда он вспоминает его забытое "я";
Он вновь обрёл небеса, с которых упал.
Наконец, неукротимая линия его фронта
Форсирует последние перевалы Невежества:
Продвигаясь за последние известные пределы Природы,
Разведывая грозное неизвестное,
За пределами ориентиров видимых вещей
Он поднимается через чудесный высший воздух,
Пока, взобравшись на немую вершину мира,
Он не встанет на пики великолепия Бога.
Напрасно ты скорбишь о том, что Сатьяван должен умереть;
Его смерть - это начало более великой жизни,
Смерть - это возможность для духа.
Обширное намерение сблизило две души,
А любовь и смерть сговорились ради одной великой цели.
Ибо из опасности и боли придёт блаженство небес,
Непредвиденное событие Времени, тайный план Бога.
Этот мир не был построен из случайных кирпичей Шанса,
Не слепой Бог - архитектор судьбы;
Сознательная сила нарисовала план жизни,
Есть смысл в каждой кривой и линии.
Это высокая и величественная архитектура,
Построенная многими именитыми и безымянными каменщиками,
В которой невидящие руки повинуются Невидимому,
И она - одна из его мастеров-строителей.
 "Королева, больше не пытайся изменить тайную волю;
Случайности Времени - это шаги в его обширной схеме.
Не проноси свои краткие и беспомощные человеческие слёзы
Через бездонные мгновения сердца,
Что осознаёт его единственную волю и [Волю] Бога, как одно целое:
Оно может принять свою враждебную участь;
Оно сидит в стороне от горя и перед лицом смерти,
Бросая вызов неблагоприятной судьбе, вооружённое и одинокое.
В этом огромном мире стоящая особняком
В могуществе воли её безмолвного духа,
В страсти её жертвенной души,
Её одинокая сила, обращённая ко вселенной,
Противостоящая судьбе, не просит помощи ни человека, ни бога:
Иногда одна жизнь решает участь земли,
Она не взывает о подмоге к связанным временем силам.
В одиночку она равняется её могучей задаче.
Не вмешивайся в борьбу, слишком великую для тебя,
В битву, слишком глубокую, чтобы смертная мысль могла звучать,
В её вопрос к жёстким границам этой Природы,
Когда душа, обнажённая от одеяний, противостоит бесконечности,
В её слишком обширную тему одинокой смертной воли,
Шагающей в безмолвии вечности.
Как звезда, не сопровождаемая, движется в небесах,
Не удивляемая безмерностями Космоса,
Путешествуя в бесконечности с её собственным светом,
Так великие сильнее всего, когда они стоят в одиночестве.
Богом данная мощь существа - это их сила,
Луч от уединённого света их "я" - проводник;
Душа, что может жить наедине с собой, встречает Бога;
Её одинокая Вселенная - их рандеву.
Может наступить день, когда она должна встать, беспомощная,
На опасной границе мира рока и её собственного,
Неся будущее мира в её одинокой груди,
Неся человеческую надежду в сердце, оставшемся одиноким,
Чтобы победить или потерпеть неудачу на последнем отчаянном краю,
Наедине со смертью и на грани исчезновения.
Её одинокое величие в этой последней страшной сцене
Должно в одиночку пересечь опасный мост во Времени
И достичь вершины мирового удела,
Где всё завоевано или всё потеряно для человека.
В этой страшной тишине, одинокой и потерянной,
Решающего часа в судьбе мира,
В восхождении её души за пределы смертного времени,
Когда она стоит наедине со Смертью или наедине с Богом,
Обособленно на безмолвной отчаянной грани,
Одна с её "я" и смертью и судьбой,
Как на некой границе между Временем и Безвременностью,
Когда бытие должно закончиться или жизнь перестроить её базу,
Одна она должна победить или одна должна пасть.
Никакая человеческая помощь не сможет достичь её в этот час,
Никакой бронированный бог не будет сиять рядом с ней.
Не взывай к небесам, ибо одна она может спасти.
Для этого безмолвная сила пришла с миссией вниз;
В ней сознательная Воля приняла человеческий облик:
Только она может спасти себя и спасти мир.
О королева, отойди от этой грандиозной сцены,
Не становись между ней и её часом Судьбы.
Её час должен настать, и никто не может вмешаться:
Не думай отвратить её от её посланной небесами задачи,
Не пытайся спасти её от её собственной высшей воли.
Тебе нет места в этой страшной борьбе;
Твоя любовь и тоска не являются там арбитрами;
Оставь судьбу мира и её единственно охране Бога.
Даже если он, кажется, оставляет её [наедине с] её одинокой силой,
Даже если всё колеблется и падает, и виден конец,
И сердце терпит неудачу, и есть лишь смерть и ночь,
Богом данная, её сила может сражаться против рока
Даже на краю, где Смерть одна кажется близкой,
И никакая человеческая сила не может помешать или помочь.
Не вздумай вмешиваться в скрытую Волю,
Не вторгайся между её духом и её силой,
Но оставь её [наедине] с её могучим "я" и Cудьбой."

   Он сказал и замолк и покинул земную сцену.
Вдали от борьбы и страданий на нашем земном шаре
Он повернулся к его далёкому блаженному дому.
Сверкающая стрела, указывающая прямо в небо,
Светящееся тело эфирного провидца
Атаковало пурпурную славу полдня
И исчезло, подобно удаляющейся звезде,
Исчезающей в свете Незримого.
Но всё ещё слышался крик в бесконечности,
И всё ещё для внимающей души на смертной земле
Высокий и далёкий нетленный голос
Пел гимн вечной любви.

Конец Второй Песни
Конец Шестой Книги

 Отправлено: 07.10.19 14:41. Заголовок: Книга Седьмая КНИГА ..

Книга Седьмая
КНИГА ЙОГИ

Песнь I
РАДОСТЬ ЕДИНЕНИЯ; ИСПЫТАНИЕ ПРЕДВИДЕНИЕМ СМЕРТИ И СКОРБЬЮ СЕРДЦА

Судьба следовала её предвиденной неизменной дорогой.
Надежды и стремления человека создают путешествующие колёса,
Что несут тело его предназначения
И ведут его слепую волю к неизвестной цели.
Его судьба внутри него формирует его действия и правила;
Его лицо и форма уже рождены в нём,
Его происхождение [находится] в его тайной душе:
Здесь Материя кажется формирующей жизнь тела,
А душа следует туда, куда её ведет природа.
Природа и Судьба вынуждают выбор его свободной воли.
Но более великие духи могут опрокинуть этот баланс
И сделать душу художником её судьбы.
Это мистическая истина, что скрыта нашим невежеством:
Рок - это проход для нашей врождённой силы,
Наше испытание - это выбор скрытого духа,
Ананке - собственное решение нашего существа.
Всё исполнилось, что сердце Савитри,
Цветочно-сладкое и непреклонное, страстное и спокойное,
Выбрало, и на несгибаемой дороге её силы
Вынудило к её исходу долгую космическую кривую.
Вновь она сидела сзади громких спешащих копыт;
Скорость бронированных эскадронов и голос
Далеко слышимых колесниц уносили её от её дома.
Лежащая земля проснулась в её немой задумчивости
И взглянула на неё из обширной лени:
Холмы, утопающие в яркой дымке, огромные земли,
Что вольготно раскинулись под летними небесами,
Область за областью, просторные под солнцем,
Города, похожие на хризолиты в широком сиянии,
И жёлтые реки, шагающие с львиной гривой,
Вели к изумрудной линии границ Шалвы,
Счастливому фронту железных просторов,
Суровых вершин и титанических одиночеств.
Вновь [она] была рядом с прекрасным и обречённым местом,
Границы которого сверкали восторгом рощ,
Где она впервые встретила лицо Сатьявана,
И он увидел, как некто, пробуждающийся от сна,
Некую вневременную красоту и реальность,
Лунно-золотую сладость рождённого землёй ребёнка небес.
Прошлое отступило, а будущее приблизилось:
Теперь далеко позади остались просторные залы Мадры,
Белые резные колонны, прохладные тусклые альковы,
Окрашенная мозаика хрустальных полов,
Возвышающиеся павильоны, пруды с рябью от ветра
И сады, гудящие от жужжания пчел,
Скоро забытые или поблёкшие в памяти
Плеск фонтана в бассейне, выложенном белым камнем,
Торжественный медитативный транс задумчивого полдня,
Сон колоннады, [кажущейся] серой в тихом вечере,
Медленный восход луны, скользящей перед Ночью.
Далеко позади остались теперь знакомые лица,
Счастливый шёлковый лепет на губах смеха,
Крепкое пожатие близких рук
И свет обожания в любимых глазах,
Предлагаемый единственной правительнице их жизни.
Первобытное одиночество Природы здесь было:
Здесь слышался лишь голос птицы и зверя, -
В аскетическом изгнании в тускло-одушевлённом огромном
Нечеловеческом лесу вдали от весёлых звуков
Блаженного человеческого общения и его многолюдных дней.
В ясный вечер с единственным красным глазом из облака,
Через узкий проход, зелёную цветущую расщелину,
Из-под взгляда неба и земли они вошли
В громадный дом изумрудных сумерек.
Там, ведомые вперёд едва заметной задумчивой тропкой,
Что тянулась сквозь тень огромных стволов
И под арками скупых солнечных лучей,
Они увидели низкие соломенные крыши скита,
Сгрудившиеся под пятном лазурного цвета
На залитой солнцем поляне, что казалась вспышкой
Радостной улыбки в чудовищном сердце леса,
Примитивным убежищем мысли и воли человека,
Наблюдаемым толпящимися гигантами леса.
Прибыв в эту грубо вытесанную усадьбу, они отдали,
Уже не вопрошая о странности её судьбы,
Их гордость и любовь великому слепому королю,
Царственной колонне падшего могущества,
И величественной измученной заботами женщине, некогда королеве,
Которая теперь не надеялась ни на что для себя в жизни,
Но всего желала лишь для её единственного ребёнка,
На одну его голову призывая от [её] частной Судьбы
Всю радость земли, всё блаженство небес.
Поклоняясь мудрости и красоте, будто юного бога,
Она видела его любимым небом, как ею самой,
Она радовалась его яркости и верила в его судьбу,
И не знала о приближающемся зле.
Задержавшись на несколько дней на лесной опушке,
Подобно людям, что продлевают боль ухода,
Не желая расставаться с печальными цепляющимися руками,
Не желая видеть в последний раз лицо,
Отяжелевшее от печали предстоящего дня,
И удивляясь беспечности Судьбы,
Что разбивает неверными руками её высочайшие работы,
Они расстались с ней с отягощёнными сердцами, полными боли,
Как, вынуждаемые неизбежной судьбой, мы расстаёмся
С теми, кого никогда больше не увидим;
Движимые необычностью её судьбы,
Беспомощные перед выбором сердца Савитри,
Они оставили её наедине с её восторгом и её роком
В дикой тяжести огромного леса.
Всё оставалось позади, что когда-то было её жизнью,
Всё приветствовалось, что отныне было [жизнью] его и её,
Она обитала с Сатьяваном в диком лесу:
Бесценной она считала её радость, столь близкую к смерти;
Обособленная с любовью, она жила только ради любви.
Словно самоуравновешенный над маршем дней,
Её неподвижный дух наблюдал спешку Времени,
Статуя страсти и непобедимой силы,
Абсолютизм сладкой властной воли,
Спокойствие и неистовство богов,
Неукротимых и неизменных.

   Сначала для неё под сапфирными небесами
Лесное уединение было роскошным сном,
Алтарём великолепия и огня лета,
Увенчанным небом, украшенным цветами дворцом богов,
А все его сцены - улыбкой на губах восторга,
И все его голоса - певцами счастья.
Здесь звучало пение в случайном ветре,
Здесь сияла слава в малейшем солнечном луче;
Ночь была хризопразом на бархатной ткани,
Гнездящейся тьмой или бездной, освещённой луной;
День был пурпурным зрелищем и гимном,
Волной смеха света от утра к вечеру.
Его отсутствие было сном памяти,
Его присутствие было империей Бога.
Слияние радостей земли и неба,
Трепетное пламя брачного восторга прошло,
Порыв двух духов стать одним,
Сгорание двух тел в одном пламени.
Открылись врата незабываемого блаженства:
Две жизни были заключены внутри земных небес,
А судьба и горе бежали от этого огненного часа.
Но вскоре теперь опало жаркое дыхание лета,
И толпы сине-чёрных туч поползли по небу,
И дождь бежал, рыдая над промокшими листьями,
И шторм стал титаническим голосом леса.
Затем, прислушиваясь к фатальному раскату грома
И к беглым топающим шагам ливней,
К долгому неудовлетворённому пыхтению ветра
И к печали, бормочущей в раздираемой звуками ночи,
Горе всего мира приблизилось к ней.
Тьма ночи казалась зловещим ликом её будущего.
Тень обречённости её возлюбленного поднялась,
И страх наложил руки на её смертное сердце.
Мгновения мчались быстро и безжалостно; встревоженные
Её мысли, её ум вспомнил дату Нарада.
Дрожью снедаемая, бухгалтер её богатств,
Она подсчитывала недостающие дни до срока:
Страшное ожидание постучало в её грудь;
Ужасными для неё были шаги часов:
Горе пришло, страстный чужак, к её воротам:
Изгнанная, хотя и в его объятиях, из её сна,
Она поднималась утром посмотреть в его лицо.
Тщетно она бежала в бездны блаженства
От преследующего её предвидения конца.
Чем больше она погружалась в любовь, тем сильнее становилась её тоска;
Её глубочайшее горе возникало из сладчайших бездн.
Воспоминание было пронзительной болью, она ощущала
Каждый день, как золотую страницу, жестоко вырываемую
Из её слишком тонкой книги любви и радости.
Так, раскачиваясь в мощных порывах счастья
И плавая в мрачных волнах предчувствия,
И питая печаль и ужас её сердцем, -
Пока они сидели среди гостей её груди
Или в её внутренних покоях шагали, отделённые, -
Её глаза слепо взирали в ночь будущего.
Из её отдельного "я" она смотрела и видела,
Двигаясь среди несознательных любимых лиц,
Чужих умом, хотя столь близких сердцем,
Как невежественный улыбающийся мир счастливо шёл
По его пути к неведомому року,
И удивлялась беззаботным жизням людей.
Словно в разных мирах они шли, хоть и близко,
Они были уверены в возвращающемся солнце,
Окутаны маленькими ежечасными надеждами и задачами, -
Она в её ужасном знании была одна.
Богатая и счастливая сокровенность, что когда-то
Охраняла её, как в серебряной беседке,
Отделённой в ярком гнезде мыслей и грёз,
Дала место трагическим часам одиночества
И одинокого горя, что никто не мог разделить или узнать,
Телу, видящему слишком скорый конец радости
И хрупкого счастья его смертной любви.
Её безмолвное лицо было неподвижно, мило и спокойно,
Её исполненные грации ежедневные действия стали теперь маской;
Тщетно она смотрела в её глубины, чтобы найти
Почву для неподвижности и покоя духа.
Всё ещё скрытым от неё оставалось безмолвное Существо внутри,
Что видит проходящую драму жизни неподвижными глазами,
Поддерживает печаль ума и сердца
И выносит в груди человека мир и судьбу.
Проблеск или вспышки приходили, [но] Присутствие было скрыто.
Лишь её неистовое сердце и страстная воля
Выдвигались вперёд, чтобы встретить неизменный рок;
Беззащитные, обнажённые, привязанные к её человеческой участи,
Они не имели ни средств действовать, ни способа спасти.
Их она контролировала, ничего не показывая снаружи:
Она ещё была для них ребёнком, которого они знали и любили;
Скорбящей женщины они не видели внутри.
Никаких изменений не было видно в её прекрасных движениях:
Императрица, почитаемая всеми, соперничающими когда-то, чтобы служить ей,
Она сделала себя прилежной рабыней всех,
Не жалея труда метлы, кувшина и колодца,
Или приближалась, нежно заботясь, или разжигала огонь
На алтаре и в кухне - ни малейшей задачи не позволяя [делать]
Другим, которую могла выполнить её женская сила.
Во всех её действиях сияла странная божественность:
В простейшее движение она могла внести
Единство с сияющим одеянием света земли,
Возвышение обычных действий любовью.
Все-любовь принадлежала ей, и её единственная небесная нить
Связывала всё со всем, с нею, как золотым узлом.
Но когда её горе давило на поверхность слишком близко,
Эти вещи, некогда милые приложения к её радости,
Казались ей бессмысленными, сверкающей оболочкой,
Или были кругом, механическим и пустым,
Действия её тела не разделялись её волей.
Всегда за этой странной разделённой жизнью
Её дух, подобный морю живого огня,
Овладевал её возлюбленным, и его тело облегало
Одно сомкнутое объятие, чтобы защитить её находящегося под угрозой супруга.
По ночам она просыпалась в медленные безмолвные часы,
Размышляя о сокровище его груди и лица,
Нависала над скованной сном красотой его лба
Или прижималась пылающей щекой к его ногам.
Просыпаясь утром, её губы без конца прижималась к его [губам],
Не желая никогда вновь разлучаться
Или терять этот медовый сток затяжной радости,
Не желая отрывать его тело от её груди,
Тёплые неадекватные знаки, что должна использовать любовь.
Нетерпимая к скудности Времени,
Её страсть, ловившая мимолётные часы,
Желала ценой веков один день
Расточительной любви и прибоя экстаза;
Или же она стремилась даже в смертном времени
Построить маленькую комнату для безвременья
Глубоким союзом двух человеческих жизней,
[Где] её душа уединённо заперта в его душе.
После всего данного она требовала ещё;
Даже в его сильных объятиях, неудовлетворённая,
Она рвалась закричать: "О нежный Сатьяван,
О возлюбленный моей души, отдай больше, отдай больше
Любви, пока ещё ты можешь, ей, которую ты любишь.
Отпечатай себя для каждого нерва, чтобы сохранить
То, что вибрирует к тебе посланием моего сердца.
Ибо скоро мы расстанемся, и кто знает, как скоро
Великое колесо в его чудовищном круге
Вернёт нас друг другу и нашей любви?"
Слишком сильно она любила, чтобы произнести роковые слова
И возложить её бремя на его счастливую голову;
Она вдавливала нахлынувшее горе обратно в грудь,
Чтобы оставаться в тишине, без поддержки, одной.
Но Сатьяван иногда отчасти понимал
Или, по крайней мере, ощущал, с неуверенным ответом
Наших ослеплённых мыслью сердец на невысказанную потребность,
Непроницаемую бездну её глубокого страстного желания.
Все его быстро идущие дни, что он мог освободить
От работы в лесу, от рубки дров
И охоты для питания на диких лесных полянах,
И от служения незрячей жизни его отца,
Он отдавал ей и помогал возрастать часам
Близостью его присутствия и объятий,
Щедрой мягкостью найденных сердцем слов
И близким биением, ощущаемым от сердца к сердцу.
Всё [это] было слишком малым для её бездонной потребности.
Если в его присутствии она ненадолго забывалась,
Горе наполняло его отсутствие своим болезненным прикасанием;
Она видела пустыню её грядущих дней,
Изображённую в каждом одиноком часе.
Хотя с тщетным воображаемым блаженством
Огненного единения через дверь спасения в смерти
Она мечтала о своём теле, облачённом в погребальное пламя,
Она знала, что не должна цепляться за это счастье
Умереть вместе с ним и следовать [за ним], схватив его одеяние,
Сквозь другие наши страны радостными путешественниками
В сладкой или ужасной Запредельности.
Потому что их печальным родителям она ещё была нужна здесь,
Чтобы помочь пустым остаткам их дней.
Часто ей казалось, что боль веков
Вдавила свою квинтэссенцию в её единственное горе,
Сконцентрировав в ней [самой] измученный мир.
Таким образом, в безмолвной комнате её души,
Укрывающей её любовь, чтобы жить с тайным горем,
Она обитала, подобно немому жрецу, со скрытыми богами,
Не умиротворёнными бессловесным приношением её дней,
Вознося им её печаль, как ладан,
Её жизнь как алтарь, её саму как жертву.
Всё же они всё больше врастали друг в друга,
Пока не стало казаться, что никакая сила не может разорвать их врозь,
Поскольку даже стены тела не могли разделить.
Ибо, когда он бродил по лесу, часто
Её сознательный дух ходил с ним и знал
Его действия, как если бы он двигался в ней;
Он, менее осознанный, издалека восхищался ею.
Высота её страсти всегда возрастала;
Горе, страх стали пищей могучей любви.
Усиленная своими мучениями, она заполнила весь мир;
Она была всей её жизнью, стала всей её землёй и небом.
Хоть и рождённая жизнью, дитя часов,
Бессмертной она ходила, несокрушимой, как боги:
Её дух простирался безмерно в силе божественного,
Наковальня для ударов Судьбы и Времени:
Или, устав от страстной роскоши скорби,
Само горе становилось спокойным, тусклоглазым, решительным,
Ожидающим какого-то исхода его огненной борьбы,
Некоторого действия, в котором оно могло навсегда исчезнуть,
Победившее самого себя, и смерть, и слёзы.
Год теперь замер на краю перемены.
Больше не плыли шторма с огромными крыльями
И гром не шагал в гневе через мир,
Но всё ещё слышалось бормотание в небе
И дождь устало капал сквозь скорбный воздух,
И серые медленно плывущие облака закрывали землю.
Так тяжёлое небо её горя было заперто в её сердце.
Недвижимое "я" скрывалось позади, но не давало света:
Ни один голос не доносился с забытых высот;
Лишь в уединении его задумчивой боли
Её человеческое сердце говорило с судьбой тела.

Конец Первой Песни

 Отправлено: 08.10.19 21:21. Заголовок: Песнь II ПРИТЧА О ПО..

Песнь II
ПРИТЧА О ПОИСКАХ ДУШИ

Когда в бдительности бессонной ночи
В течение медленных, тяжело ступающих безмолвных часов,
Подавляя в её груди груз горя,
Она сидела, взирая на немую поступь Времени
И подход всё близящейся Судьбы,
Призыв пришёл с вершины её существа,
Звук, зов, что сломал печати Ночи.
Над её бровями, где воля и знание встречаются,
Могучий Глас вторгся в смертное пространство.
Казалось, он шёл с недосягаемых высот
И всё же был близок со всем миром,
И знал смысл шагов Времени,
И видел неизменную сцену вечной судьбы,
Заполняющую далёкую перспективу космического взора.
Когда Глас коснулся, её тело превратилось в застывшую
И твёрдую золотую статую неподвижного транса,
Камень Бога, освещённый аметистовой душой.
Вокруг неподвижности её тела всё стало тихим:
Её сердце прислушивалось к его медленным размеренным биениям,
Её ум отверг услышанную мысль и стал немым:
"Зачем ты пришла на эту немую, скованную смертью землю,
В эту невежественную жизнь под равнодушными небесами,
Привязанная, как жертва на алтаре Времени,
О дух, О бессмертная энергия,
Если бы ты лелеяла горе в беспомощном сердце
Или с чёрствыми бесслёзными глазами ждала своей участи?
Восстань, О душа, и победи Время и Смерть."
Но сердце Савитри отозвалось в тусклой ночи:
"Моя сила взята у меня и отдана Смерти.
Зачем я должна вздымать руки к запертым небесам
Или бороться с немой неизбежной Судьбой,
Или тщетно надеяться возвысить невежественную расу,
Что обнимает свою участь и насмехается над спасительным Светом,
И видеть в Уме единственную скинию мудрости,
В её суровом пике и её несознательной базе -
Скалу безопасности и якорь сна?
Есть ли Бог, которого может тронуть любой крик?
Он восседает в мире и оставляет силу смертного
Бессильной против его спокойного всемогущего Закона
И Несознательности, и всемогущих рук Смерти.
Что за нужду я имею, что за нужду имеет Сатьяван,
Чтобы избегать чёрной цепляющей сети, мрачной двери,
Или призывать более могущественный свет в закрытую комнату жизни,
Более великий Закон в маленький мир человека?
Почему я должна бороться с непреклонными законами земли
Или оттягивать неизбежный час смерти?
Несомненно, лучше смириться со своей судьбой
И следовать вблизи за шагами моего возлюбленного,
И пройти сквозь ночь от сумерек к солнцу
Через тёмную реку, что разделяет
Соседние приходы земли и неба.
Тогда мы могли бы лежать, обнявшись, грудь к груди,
Не потревоженные мыслью, не потревоженные нашими сердцами,
Забыв человека, жизнь и время, и его часы,
Забыв зов вечности, забыв Бога."
Глас отвечал: "Достаточно ли этого, О дух?
И что скажет твоя душа, когда проснётся и узнает,
Что работа, ради которой она пришла, осталась незавершённой?
Или это всё для твоего существа, родившегося на земле,
Наделённого мандатом от вечности,
Слушателя голосов лет,
Последователя по стопам богов,
Чтобы пройти и оставить неизменными старые пыльные законы?
Разве здесь не будет ни новых скрижалей, ни нового Слова,
Ни большего света, сошедшего вниз на землю,
Избавляющего её от её бессознательности,
Дух человека - от неизменной судьбы?
Разве ты не для того сошла, чтобы открыть двери Судьбы,
Железные двери, что казались навсегда закрытыми,
И вывести человека на широкую и золотую дорогу Истины,
Что бежит через конечные вещи в вечность?
Разве таков отчёт, что я должен сделать,
Мою голову склонив со стыдом пред престолом Вечного, -
Его сила, что он зажёг в твоём теле, провалилась,
Его труженица возвращается, её задача не выполнена?"
Тогда сердце Савитри пало немым, оно не произнесло ни слова.
Но, удерживая позади её беспокойное мятежное сердце,
Резкая, прямая и сильная, спокойная, как холм,
Преодолевающий моря смертного невежества,
Чья вершина незыблема над воздухом ума,
Сила внутри неё ответила тихому Гласу:
"Я - твоя порция здесь, заряженная твоей работой,
Как и ты сам, восседающий вечно наверху,
Говори с моими глубинами, О великий и Бессмертный Глас,
Командуй, ибо я здесь, чтобы исполнять твою волю."
Глас ответил: "Вспомни, зачем ты пришла:
Отыщи свою душу, верни своё скрытое "я",
В молчании ищи Божий смысл в своих глубинах,
Тогда смертная природа сменится на божественную.
Открой дверь Бога, войди в его транс.
Отбрось Мысль от себя, эту проворную обезьяну Света:
В его огромной тишине, успокаивающей твой мозг,
Его обширная Истина просыпается внутри и знает, и видит.
Отбрось от себя чувство, что скрывает видение твоего духа:
В безграничной пустоте твоего ума
Ты увидишь тело Вечного в мире,
Узнаешь его в каждом голосе, слышимом твоей душе,
В контактах мира встретишь его единственное прикасание;
Все вещи заключат тебя в его объятия.
Победи биение своего сердца, позволь своему сердцу биться в Боге:
Твоя природа будет двигателем его работ,
Твой голос будет вмещать мощь его Слова:
Тогда ты приютишь мою силу и победишь Смерть."
Тогда Савитри села рядом со своим обречённым мужем,
Всё ещё непреклонная в её золотой недвижимой позе,
Статуя огня внутреннего солнца.
В чёрной ночи пронёсся гнев шторма,
Гром гремел над нею, шелестел дождь,
Миллионы его шагов стучали по крыше.
Бесстрастная среди движения и крика,
Свидетельница мыслей ума, настроений жизни,
Она смотрела в себя и искала её душу.

   Сон открыл ей космическое прошлое,
Тайное семя и мистические истоки,
Теневые начала мировой судьбы:
Лампа символа, освещающая скрытую истину,
Изображала для неё значение мира.
В недетерминированной бесформенности Себя
Творение совершило его первые мистические шаги,
Оно сделало форму тела домом души,
А материя научилась мыслить, и человек вырос;
Она видела Пространство, засеянное семенами жизни,
И видела человеческое существо, рождённое во Времени.
Сначала появился смутный полу-нейтральный поток
Бытия, возникающий из бесконечного Ничто:
Сознание смотрело на несознательный Простор,
А удовольствие и боль шевелились в бесчувственной Пустоте.
Всё было делом слепого Мира-Энергии:
Неосознающая её собственные подвиги, она работала,
Формируя вселенную из Бессмысленного.
Во фрагментарных существах она росла осознанной:
Хаос маленьких восприимчивостей
Собрался вокруг булавочной головы маленького эго;
В ней разумное существо нашло его равновесие,
Оно двигалось и жило, дыша, мысля [себя] целым.
В тусклом океане подсознательной жизни
Бесформенное поверхностное сознание пробудилось:
Поток мыслей и чувств приходил и уходил,
Пена воспоминаний застывала и становилась
Яркой корочкой привычного чувства и мысли,
Место живой личности
И повторяющиеся привычки имитировали постоянство.
Зарождающийся ум трудился над изменчивой формой,
Он строил подвижный дом на зыбучих песках,
Плавучий остров в бездонном море.
Сознательное существо было создано этим трудом;
Он оглядывался вокруг на его трудном поле
На зелёной чудесной и опасной земле;
Он надеялся выжить в кратком теле,
Полагаясь на ложную вечность Материи.
Он ощущал себя божеством в его хрупком доме;
Он видел голубые небеса, мечтал о бессмертии.
   Сознательная душа в мире Бессознательного,
Скрытая за нашими мыслями, надеждами и мечтами,
Безучастный Мастер, подписывающий деяния Природы,
Оставляет наместником ум, как мнимого короля.
В его плавучем доме на море Времени
Регент сидит за работой и никогда не отдыхает:
Он марионетка танца Времени;
Он движим часами, зов момента
Вынуждает его толпой жизненных нужд
И вавилоном голосов мира.
Этот ум не знает ни тишины, ни сна без сновидений,
В непрекращающемся кружении его шагов
Мысли ступают вечно сквозь слушающий мозг;
Он трудится, как машина, и не может остановиться.
В многоэтажные покои тела
Бесконечной толпой спускаются послания бога снов.
Всё это - стотонный ропот, болтовня и суматоха,
Здесь неутомимая беготня туда-сюда,
Спешащие движения и беспрерывный крик.
Торопливый слуга быстро ощущает ответ
На каждый стук в наружные двери,
Приводит посетителей Времени, сообщает о каждом зове,
Принимает тысячи запросов и призывов,
И посланий общающихся умов,
И тягостные дела бесчисленных жизней,
И всю тысячеликую коммерцию мира.
Даже в урочищах сна - [лишь] скудный покой;
Он высмеивает шаги жизни в странных подсознательных снах,
Он блуждает в тонком царстве символических сцен,
Его ночь с тонко-воздушными видениями и смутными формами
Он пакует, или людей с лёгкими плывущими формами,
И лишь момент проводит в безмолвном "Я".
Путешествуя в бесконечном пространстве ума,
Он раскрывает его крылья мысли во внутреннем воздухе
Или путешествует в машине воображения,
Пересекает земной шар, странствует под звёздами,
В тонкие миры берёт его эфирный курс,
Посещает Богов на чудесных вершинах Жизни,
Общается с Небесами, суётся в Ад.
Это маленькая поверхность жизни человека.
Он есть это, и он есть всё во вселенной;
Он измеряет Невидимое, его глубины осмеливаются на Бездну;
Целый таинственный мир заперт внутри.
Неизвестный себе, он живёт скрытым королём
За богатыми гобеленами в больших тайных комнатах;
Эпикур невиданных радостей духа,
Он живёт сладким мёдом одиночества:
Безымянный бог в неприступном храме,
В тайном адитуме его сокровенной души
Он охраняет скрытые тайны существа
Под порогом, за тёмными вратами,
Или запертыми в обширных подвалах несознательного сна.
Непорочное Божественное Все-Чудесное
Бросает в серебряную чистоту его души
Своё великолепие и своё величие и свет
Самосозидания в бесконечности Времени,
Как в возвышенно отражающее стекло.
Человек в жизни мира осуществляет мечты Бога.
Но всё есть, даже противоположности Бога;
Он - маленький фронт работ Природы,
Мыслящий контур загадочной силы.
Всё она открывает в нём, что есть в ней,
Её слава ходит в нём, и её тьма.
Дом жизни человека содержит не только богов:
Есть оккультные Тени, есть тёмные Силы,
Обитатели зловещих нижних комнат жизни,
Чудовищные обитатели теневого мира.
Беспечный хранитель сил его природы,
Человек таит в его доме опасные силы.
Титан и Фурия и Джинн
Лежат, связанные, в яме пещеры подсознания,
И Зверь ползает в его пещерном логове:
Страшное ворчание поднимается и бормочет в их дремоте.
Бунтарь иногда поднимает его гигантскую голову,
Чудовищная тайна таится в глубинах жизни,
Тайна тёмных и падших миров,
Страшные облики враждебных Королей.
Ужасные силы, удерживаемые внутри его глубин,
Становятся его хозяевами или его министрами;
Огромные, они вторгаются в его телесный дом,
Могут действовать в его действиях, инфицировать его мысль и жизнь.
Инферно врывается в человеческий воздух
И касается всех извращённым дыханием.
Серые силы, как тонкие миазмы, ползут,
Пробираясь сквозь щели в дверях его закрытого особняка,
Обесцвечивая стены более высшего ума,
В которых он живёт его прекрасной и благочестивой жизнью,
И оставляют после себя смрад греха и смерти:
В нём не только возникают извращённые течения мысли
И грозные бесформенные влияния,
Но входят присутствия и ужасные формы:
Огромные фигуры и лица поднимаются по тусклым ступеням
И временами заглядывают в его жилые комнаты
Или вызывают для страстной работы момента,
Ложащейся ужасным привычным требованием на его сердце:
Пробуждённые от сна, они больше не могут быть связаны.
Поражая дневной свет и тревожа ночь,
Вторгаясь по воле в его внешний дом,
Ужасные жуткие обитатели сурового мрака,
Поднимаясь в свет Бога, весь свет возмущают.
Все, к чему они прикасались или что видели, они делают их собственным,
В подвальном строении Природы заполняют проходы ума,
Нарушают связь мыслей и последовательность размышлений,
Прорываются сквозь тишину души с шумом и криком
Или призывают обитателей бездны,
Приглашают инстинкты к запретным радостям,
Смех пробуждая страшного демонического веселья,
И с низшими буйством и упоением сотрясают пол жизни.
Бессильный усмирить его ужасных пленников,
Потрясённый хозяин дома сидит наверху, беспомощный,
Отнятый у него дом больше не принадлежит ему.
Он связан и вынужден, жертва игры,
Или, соблазнённый, наслаждается безумным и могучим шумом.
Опасные силы его Природы поднялись
И устраивают по своей воле праздник бунтовщика.
Пробуждённые из темноты, где они пресмыкались в глубинах
Скрытыми от взгляда, они больше не могут быть удержаны;
Импульсы его Природы - теперь его господа.
Когда-то подавленные или носящие благовидные имена и наряды
Инфернальные элементы, демонические силы [присутствуют] там.
Низшая природа человека скрывает этих ужасных гостей.
Их обширная инфекция иногда захватывает [весь] мир человека.
Ужасный бунт подавляет душу человека.
Из дома в дом растёт огромное восстание:
Адские компании освобождаются, чтобы делать их работу,
В земные пути они прорываются из всех дверей,
Вторгаются с жаждой крови и желанием убивать
И наполнять ужасом и резнёй прекрасный мир Бога.
Смерть и её охотники преследуют жертву земли;
Ужасный Ангел бьёт в каждую дверь:
Страшный смех глумится над болью мира,
Резнёй и пытками, ухмыляется Небу:
Всё это - добыча разрушительной силы;
Творение сотрясается и трепещет вершиной и основанием.
Эта злая Природа поселилась в человеческих сердцах,
Инородный обитатель, опасный гость:
Душу, что питает его, он может вытеснить,
Изгнать домохозяина, завладеть домом.
Противоположная сила, противоречащая Богу,
Сиюминутное всемогущество Зла
Оседлало прямой путь действий Природы.
Оно подражает божеству, которое отрицает,
Надевает его фигуру и принимает его черты.
Манихейский творец и разрушитель,
Оно может упразднить человека, уничтожить его мир.
Но есть охраняющая сила, есть Руки, что спасают,
Спокойные глаза божественного взирают на человеческую сцену.

Все возможности мира в человеке
Ждут, как ждёт дерево в его семени:
Его прошлое живёт в нём; оно управляет шагом его будущего;
Его действия в настоящем определяют его грядущую судьбу.
Нерождённые боги скрываются в доме его Жизни.
Демоны неизвестности затмевают его ум,
Бросая их мечты в живые формы мысли,
Формы, в которых его ум выстраивает его мир.
Его ум творит вокруг него свою вселенную.
Всё, что было, возрождает в нём своё рождение;
Всё, что может быть, изображается в его душе.
Проявляясь в делах, он отмечает на дорогах мира,
Неясных для догадок интерпретирующего ума,
Линии тайного предназначения богов.
В странных направлениях бежит замысловатый план;
Удерживаем от человеческого предвидения их конец,
И далёкое намерение некой организующей Воли
Или порядок произвольного Случая жизни
Находят их устоявшееся равновесие и судьбоносный час.
Наша поверхность тщетно наблюдала взглядом разума,
Захваченная экспромтом невидимого,
Беспомощные записи случайностей Времени,
Непроизвольные повороты и скачки жизни.
Лишь немногое в нас предвидит её шаги,
Лишь немногое имеет волю и целеустремлённый шаг.
Обширное подсознательное - неизмеримая часть человека.
Тусклое подсознание - его пещерная база.
Тщетно упразднённые в шествии Времени,
Наши прошлые жизни всё ещё [находятся] в наших бессознательных "я",
И под тяжестью их скрытых влияний
Формируется наше будущее самораскрытие.
Таким образом, всё это - неизбежная цепь,
И всё же последовательность выглядит случайностью.
Незапоминающиеся часы повторяют старые действия,
Наше мёртвое прошлое цепляется вокруг лодыжек нашего будущего
И тянет назад славный шаг новой Природы,
Или из её погребённого трупа возникают старые призраки,
Старые мысли, старые стремления, мёртвые страсти вновь оживают,
Возвращаются во сне или побуждают бодрствующего человека
К словам, что преодолевают барьер губ,
К делам, что внезапно начинаются и опрокидывают
Его голову разума и охраняющую его волю.
Старое "я" скрывается в новом "я", которым мы являемся;
Едва ли мы убежим от того, чем мы когда-то были:
В тусклом отблеске ходов привычки,
В тёмных коридорах подсознания
Все вещи переносятся нервами-носильщиками,
И ничто не проверяется подземным умом,
Не исследуется стражами дверей
И проходит по слепой инстинктивной памяти,
Старая банда распущена, старые отменённые паспорта [ещё] служат.
Ничто не мертво полностью, что жило когда-то;
В тусклых туннелях бытия мира и в наших
Всё ещё выживает старая отвергнутая природа;
Трупы её убитых мыслей поднимают их головы
И посещают ночные прогулки ума во сне,
Его подавленные импульсы дышат, двигаются и поднимаются;
Всё хранит призрачное бессмертие.
Непреодолимы последовательности Природы:
Семена отвергнутых грехов прорастают из скрытой почвы;
Зло, изгнанное из наших сердец, вновь предстаёт перед нами;
Наши мёртвые "я" приходят убить нашу живую душу.
Часть нас живёт в настоящем Времени,
Тайная масса в смутном бессознательном нащупывается;
Из бессознательного и подсознательного
Выходя, мы живём в неуверенном свете ума
И стремимся познать и овладеть сомнительным миром,
Чья цель и смысл скрыты от нашего взора.
Над нами обитает сверхсознательный Бог,
Скрытый в тайне его собственного света:
Вокруг нас - бездна невежества,
Освещённая неуверенным лучом человеческого ума,
Под нами спит Бессознательное, тёмное и немое.
   Но это лишь первый взгляд Материи на себя,
Шкала и ряд в Неведении.
Это не всё, что мы есть, и не весь наш мир.
Наше более великое "я" знания ожидает нас,
Высший свет в истинно-сознательном Просторе:
Он смотрит с вершин за пределами мыслящего ума,
Он движется в великолепном воздухе, превосходящем жизнь.
Он низойдет и сделает жизнь земли божественной.
Истина создала мир, а не слепая Природа-Сила.
Поскольку здесь нет наших великих прорицательских высот;
Наши вершины в пламени сверхсознательного
Славны самим ликом Бога:
Есть наш аспект вечности,
Есть образ Бога, которым мы являемся,
Его юный неслабеющий взгляд на бессмертные вещи,
Его радость в нашем бегстве от смерти и Времени,
Его бессмертие и свет и блаженство.
Наше большее существо сидит за загадочными стенами:
Есть величие, скрытое в наших невидимых частях,
Что ждут их часа шагнуть на фронт жизни:
Мы чувствуем помощь от глубоко пребывающих Богов;
Некто говорит изнутри, Свет приходит к нам свыше.
Наша душа действует из её таинственной комнаты;
Её влияние, давящее на наше сердце и ум,
Толкает их превзойти их смертное "я".
Она ищет Добра и Красоты и Бога;
Мы видим за стенами "я" наше безграничное "я",
Мы смотрим сквозь стекло нашего мира на полувидимые просторы,
Мы ищем Истину за видимыми вещами.
Наш внутренний Ум пребывает в более великом свете,
Его яркость смотрит на нас через скрытые двери;
Наши элементы светятся, растут, и лик Мудрости
Появляется в дверях мистического прихода:
Когда она входит в наш дом внешних чувств,
Тогда мы смотрим вверх и видим вверху её солнце.
Могучее жизненное "я" с его внутренними силами
Поддерживает карликовый минимум, что мы называем жизнью;
Он может привить на наше ползание два могучих крыла.
Тонкое "я" нашего тела главенствует внутри
В его незримом дворце правдивых снов,
Что есть яркие тени мыслей Бога.
В раннем смутном начале расы
Человек вырос в согбенного обезьяноподобного человека.
Он стоял прямо, богоподобная форма и сила,
И мысли души смотрели из земных глаз;
Человек стоял прямо, он нёс чело мыслителя:
Он посмотрел на небо и увидел его дружеские звёзды;
Видение пришло красоты и более великого рождения,
Медленно выходящего из часовни света сердца,
И двигалось в белом светящемся воздухе снов.
Он видел нереализованные просторы его существа,
Он стремился и вместил нарождающегося полубога.
Из тусклых глубин "я"
Оккультный искатель вышел в открытое место:
Он слышал далёкое и касался неощутимого,
Он вглядывался в будущее и в невидимое;
Он использовал силы, что не могут использовать земные инструменты,
Развлечение сделал из невозможного;
Он подхватывал фрагменты мысли Всеведающего,
Он разбрасывал формулы всемогущества.
Так человек в его маленьком домике, построенном из земной пыли,
Рос к невидимому небу мысли и мечты,
Глядя в обширные перспективы его ума
На маленьком глобусе, усеянном бесконечностью.
Наконец, поднявшись по длинной и узкой лестнице,
Он стоял один на высокой крыше вещей
И видел свет духовного солнца.
Устремляясь, он превосходит его земное "я";
Он стоит в широте его души новорождённой,
Освобождённой от окружения смертными вещами,
И движется в чистом свободном духовном царстве,
Как в редком дыхании стратосферы;
Последний конец далёких линий божественности,
Он поднимается хрупкой нитью к его высокому истоку;
Он достигает его источника бессмертия,
Он призывает Божество в его смертную жизнь.
Всё это скрытый дух сделал в ней:
Часть могучей Матери вошла
В неё, как в свою собственную человеческую часть:
Среди космических трудов Богов
Он отметил её, как центр широко нарисованной схемы,
Мечтал в страсти её дальновидного духа
Сформировать человечество в собственный образ Бога
И вести этот великий слепой борющийся мир к свету
Или новый мир открыть или сотворить.
Земля должна трансформировать себя и сравняться с Небесами,
Или Небеса должны низойти в смертное состояние земли.
Но для того, чтобы произошло столь обширное духовное изменение,
С мистической пещеры в сердце человека
Небесная Психея должна сбросить её завесу
И шагнуть в переполненные комнаты обычной природы,
И стоять непокрытой пред этой природой,
И управлять её мыслями, и наполнять тело и жизнь.
Повинуясь высшему приказу, она села:
Время, жизнь и смерть были проходящими инцидентами,
Преграждая их преходящим видом её взгляд,
Её взгляд, что должен прорваться сквозь [них] и освободить бога,
Заключённого в лишённом видений смертном человеке.
Низшая природа, рождённая в невежестве,
Всё ещё занимала слишком большое место, она скрывала её саму
И должна быть отодвинута в сторону, чтобы ей найти её душу.

Конец Второй Песни