Отправлено: 05.12.08 08:54. Заголовок: Савитри

Много времени нужно, чтобы выявить не переведённое никем. Но результат будет стоить того. А тему открываю сегодня.

 Отправлено: 12.11.22 16:18. Заголовок: Шри Ауробиндо Савитри Книга 2 Песнь 3

Песнь 3
СЛАВА И ПАДЕНИЕ ЖИЗНИ

Неровный широкий подъём теперь манил его ноги.
Откликаясь на тревожный зов более великой природы,
Он пересёк границы воплощённого Ума
И вступил в тёмные широкие спорные области,
Где всё было сомнением и переменами, и не было ничего уверенного,
Мир поисков и труда без отдыха.
Подобный тому, кто, встречая лицо Неизвестного,
Вопрошает, но никто не даёт ответа,
Привлечённый проблемой, которую никогда не решить,
Всегда неуверенный в почве, по которой он ступал,
Всегда влекущийся к непостоянной цели,
Он путешествовал по стране, населённой сомнениями
В перемещающихся пределах на колеблющемся основании.
Впереди он видел границу, которая никогда не была достигнута,
И теперь мыслил себя c каждым шагом ближе к ней, -
К далеко отступающему горизонту миража.
Там жило бродяжничество, которое не выносило дома,
Путешествие по бесчисленным путям без конца.
Ничто из того, что он находил, не удовлетворяло его сердце;
Неутомимое странствие искало и не могло прекратиться.
Жизнь там — это проявление Неисчислимого,
Движение неспокойных морей, долгий
И рискованный прыжок духа в Пространство,
Раздражающее беспокойство в вечном Покое,
Импульс и страсть бесконечного.
Принимая любую форму, какую пожелает её фантазия,
Вырвавшись из сдержанности устоявшихся форм,
Она покинула безопасность испытанного и известного.
Не затрагиваемая страхом, что проходит сквозь Время,
Неустрашимая Судьбой, что преследует, и Случайностью, что возникает,
Она принимает бедствие, как обычный риск;
Беззаботная перед страданием, невнимательная к греху и падению,
Она борется с опасностями и находками
На неизведанных просторах души.
Казалось бы, это только долгий эксперимент,
Риск для ищущей невежественной Силы,
Что испытывает все истины и, не найдя ни одной превосходной,
Движется, неудовлетворённая, неуверенная в своей цели.
Как некий внутренний ум видел, так формировалась жизнь:
Она переходила от мысли к мысли, от стадии к стадии,
Мучимая её собственными силами или гордая и благословенная,
То владея собой, то становясь игрушкой и рабыней.
Огромная непоследовательность была законом её действия,
Как будто все возможности должны были исчерпаться,
А страдание и блаженство были развлечениями [её] сердца.
В галопе громоподобных перемен
Она проносилась через гоночные поля Обстоятельств
Или, раскачиваясь, металась между своими высотами и глубинами,
Возносясь или ломаясь на непостоянном колесе Времени.
Среди утомительного кишения однообразных желаний
Она извивалась, червяк среди червей в грязи Природы,
Затем, вырастая в Титана, принимала всю землю как пищу,
Возжелала моря как одежду, звёзды как корону,
И с криками шагала с пика на гигантский пик,
Требуя себе миры, чтобы покорять и править.
Затем, безрассудно влюблённая в лицо Скорби,
Она погружалась в тоску глубин
И, барахтаясь, цеплялась за своё собственное страдание.
В грустной беседе со своим растраченным "я"
Она подводила итог всему, что потеряла,
Или сидела с печалью, как со старым другом.
Шумная игра бурного восторга вскоре иссякала,
Или она медлила, привязанная к неадекватной радости,
Упуская повороты судьбы, упуская цель жизни.
Сцена была запланирована под все её бесчисленные настроения,
И каждое могло стать законом и образом жизни,
Но ни одно не могло предложить чистого счастья;
Они оставляли за собой лишь мерцающую изюминку
Или жестокую страсть, что приносит мёртвую усталость.
Среди её стремительного, неисчислимого разнообразия
Что-то оставалось неудовлетворённым, всегда тем же,
И в новом виделось лишь лицо старого,
Ибо каждый час повторял все остальные,
И каждая перемена продлевала то же беспокойство.
Неуверенная в духе себя самой и в своей цели,
Скоро устающая от слишком большой радости и счастья,
Она нуждается в шпорах из удовольствия и боли
И в прирождённом вкусе к страданию и неспокойствию:
Она стремится к цели, что никогда не может быть достигнута.
Извращённый вкус преследует её жаждущие губы:
Она плачет от горя, что приходит по её собственному выбору,
От наслаждения томится, что покрывает ранами её грудь;
Стремясь к небу, она обращает свои шаги к аду.
Она выбрала риск и опасность для товарищей по играм;
Ужасные качели Судьбы она приняла за колыбель и скамью.
И всё же чистым и ярким было её рождение из Вневременного,
Потерянный восторг мира сохраняется в её глазах,
Её настроения - это лики Бесконечного:
Красота и счастье - её неотъемлемое право,
А бесконечное Блаженство - её вечный дом.
Теперь оно обнаружило его античный лик радости,
Внезапно раскрытый сердцу горя,
Искушая его терпеть, и стремиться, и надеяться.
Даже в меняющихся мирах, лишённых покоя,
В воздухе, пронизанном печалью и страхом,
И в то время как его ноги ступали по небезопасной земле,
Он видел образ более счастливого состояния.
В архитектуре иератического Пространства,
Кружащегося и поднимающегося к вершинам творения,
В синей высоте, которая никогда не была слишком высокой
Для тёплого общения между телом и душой,
Столь же далёкое, как небо, столь же близкое, как мысль и надежда,
Брезжило царство безгорестной жизни.
Над ним по новому небесному своду,
Другому, чем небеса, видимые смертными глазами,
Как по резному потолку богов,
Архипелагами смеха и огня
Плыли звёзды вдали друг от друга в колышущемся море неба.
Высящиеся спирали, магические кольца ярких оттенков
И сверкающие сферы странного счастья
Плыли сквозь расстояния, словно символический мир.
Они не могли разделить ни беду, ни усилие,
Они не могли помочь в несчастье,
Невосприимчивые к страданиям, борьбе, горю жизни,
Незапятнанные её гневом, мраком и ненавистью,
Недвижимые, незатрагиваемые, [они] смотрели вниз с великих [пред]видящих планов,
Навсегда блаженные по их вечному праву.
Поглощённые их собственной красотой и содержанием,
Они надёжно живут в их бессмертной радости.
Обособленно погружённые в их собственную славу, пылающие
Вдалеке, они проплывали в смутном сияющем тумане,
Вечном прибежище света снов,
Туманности великолепий богов,
Созданных из размышлений вечности.
Почти невероятные для человеческой веры,
Вряд ли они казались материей вещей, что существуют.
Как сквозь стекло магического телевизора,
Обрисованные для некоего увеличивающего внутреннего восприятия,
Они сияли подобно образам, отбрасываемым далёкой сценой,
Слишком высокие и радостные, чтобы быть захваченными смертными веками.
Но есть близкие и реальные для тоскующего сердца
И для страстной мысли и чувства тела
Скрытые царства блаженства.
В некой близкой недостижимой области, которую мы всё же ощущаем,
Неприкосновенные для суровых тисков Смерти и Времени,
Избегающие поисков печали и желания,
В светлых заколдованных безопасных перифериях
Они располагаются, вечно купаясь в счастье.
Во сне, трансе и вдохновении перед нашими глазами
Через внутреннее поле тонкого видения
Широкие восторженные пейзажи, ускользающие от взгляда,
Фигуры совершенного царства проходят
И оставляют за собой памяти сияющий след.
Воображаемые сцены или великие вечные миры,
Уловленные во сне или ощущаемые, они трогают наши сердца их глубиной;
Кажущиеся нереальными, и всё же реальней, чем жизнь,
Счастливее счастья, истиннее истинного,
Если бы они были [лишь] снами или пойманными образами,
Истина сновидения обратила бы в ложь пустые реальности земли.
В быстром вечном мгновении, установленном там, живут
Или всегда вспоминаются, возвращаясь для тоскующих глаз,
Спокойные небеса нетленного Света,
Озарённые континенты фиолетового покоя,
Океаны и реки радости Божьей
И беспечальные страны под пурпурными солнцами.

Некогда звезда яркой отдалённой идеи
Или кометный след мечты воображения,
Это теперь принимает облик, близкий к реальности.
Была преодолена пропасть между истиной мечты и земным фактом,
Чудеса жизни больше не были мечтами;
Его видение делало всё, что они раскрывали, его собственным:
Их сцены, их события встречались его глазами и сердцем
И поражали их чистой красотой и блаженством.
Лишённый дыхания высший регион привлёк его взгляд,
Границы которого выступали в небо Себя
И опускались к странной эфирной основе.
Квинтэссенция сияла высочайшим восторгом Жизни.
На духовном и таинственном пике
Лишь высокая преображающая линия чуда
Отделяла жизнь от бесформенного Бесконечного
И защищала Время против вечности.
Из этого бесформенного материала Время чеканит его формы;
Тишина Вечного содержит космическое действие:
Протейские образы Мирового Могущества
Притягивали силу быть, волю продолжаться
Из глубокого океана динамичного покоя.
Обращая вершину духа к жизни,
Она тратит пластичные свободы Единого на то,
Чтобы выразить в действиях мечты её каприза,
Зов его мудрости делает устойчивыми её беззаботные ноги,
Он поддерживает её танец на жёсткой базе,
Его вечная неподвижная неизменность
Должна стандартизировать чудо её творения.
Из невидимых энергий Пустоты
Изобретая сцену конкретной вселенной,
Его мыслью она фиксировала свои шаги, в своих слепых действиях
Она видит при вспышках его всезнающего Света.
По её воле непостижимый Сверхразум нисходит вниз,
Чтобы направлять её силу, которая чувствует, но не может знать,
Его дыхание могущества контролирует её беспокойные моря
И подчиняет жизнь руководящей Идее.
По её воле, ведомой освещённой Имманентностью,
Опасный экспериментирующий Ум
Пробивает себе путь сквозь неясные возможности
Среди случайных формаций неосознающего мира.
Наше человеческое невежество движется к Истине о том,
Что Несознание может стать всезнающим,
Преображённые инстинкты - формировать божественные мысли,
Мысли - приводить к непогрешимому бессмертному видению,
А природа - подниматься в идентичность с Богом.
Мастер миров сделался её рабом -
Исполнителем её фантазий:
Она проложила каналы из морей всемогущества;
Она ограничила своими законами Безграничного.
Бессмертный связался выполнением её работ;
Он трудится над задачами, что ставит её Невежество,
Скрытое под плащом нашей смертности.
Миры, формы, что творит фантазия её богини,
Утратили их источник на невидимых высотах:
Даже оторванные, отклонившиеся от их вневременного источника,
Даже деформированные, тёмные, проклятые и падшие, -
Ибо даже падение несёт свою извращённую радость,
А она не оставляет ничего, что служит восторгу, -
Они также могут вернуться к вершинам или здесь
Вычеркнуть приговор падения духа,
Вернуть их утраченную божественность.
Сразу же пойманный в размах вечного видения,
Он увидел гордость и великолепие её высоко рождённых зон,
И её области, затаившиеся в низших глубинах.
Вверху была монархия не падшего "я",
Внизу - мрачный транс бездны,
Противоположный полюс или смутный антипод.
Здесь были просторы славы жизненных абсолютов:
Все смеялись в безопасном бессмертии
И вечном детстве души, [бывшем]
Прежде чем наступила тьма и родились горе и боль,
И где все могли сметь быть самими собой и единым,
И мудрость играла в безгрешной невинности
С обнажённой свободой под солнцем счастливым Истины.
Здесь располагались миры её смеха и ужасной иронии,
Пролегали поля её вкуса труда, раздоров и слёз;
Её голова лежала на груди у влюблённой Смерти,
Сон какое-то время имитировал покой вымирания.
Свет Бога она разлучила с его тьмой,
Чтобы испытать вкус голых противоположностей.
Здесь, смешавшись в сердце человека, их тона и оттенки
Сплели изменчивый облик его существа,
Его жизни прямой пульсирующий поток во Времени,
Его природы постоянную фиксированную подвижность,
Его души меняющийся фильм из движущихся картин,
Его космический хаос личности.
Великая создательница с её загадочным прикасанием
Обратилась к пафосу и само-мечте о мощи существа,
Сотворив страстную игру её бездонной тайны.
Но здесь были и миры, отчасти поднятые к небесам.
Здесь была Завеса, но не Тёмная Стена;
В формах, не слишком удалённых от человеческого понимания,
Некая страсть к ненарушенной чистоте
Прорывалась, луч изначального Блаженства.
Радость небес могла бы принадлежать земле, если бы земля была чиста.
Здесь могли быть достигнуты наши обожествлённые чувство и сердце,
Некая яркая крайность натурального счастья,
Некий трепет абсолютов Сверхприроды:
Все силы могли смеяться и резвиться на жёстких дорогах земли
И никогда не ощущать её жестокую грань боли,
Вся любовь могла играть и нигде не [испытывать] стыда Природы.
Но она сохранила свои мечты во дворцах Материи,
И всё же её двери замкнуты для высочайших вещей.
Эти миры могли чувствовать дыхание Бога, посещающее их вершины;
Там было некое мерцание Трансцендентной каймы.
Сквозь белые эонические безмолвия
Бессмертные фигуры воплощённой радости
Пересекали широкие просторы, близкие к сну вечности.
Чистые мистические голоса в тишине блаженства
Обращались к непорочным сладостям Любви,
Призывая его медовое прикасание взволновать миры,
Его блаженные ладони — ухватиться за тело Природы,
Его сладкую нестерпимую мощь единения -
Принять все существа в её спасительные руки,
Привлекая к его состраданию бунтаря и беспризорного,
Чтобы навязать им счастье, от которого они отказывались.
Брачный гимн невидимому Божеству,
Пылающая рапсодия белого желания
Завлекла бессмертную музыку в сердце
И разбудила дремлющее ухо экстаза.
Более чистое, более пламенное чувство видело там свой дом,
Жгучее желание, которое не могут выдержать земные члены;
Единство вызвало глубокое, не обременённое вместительное дыхание,
И сердце забилось от удара к [более] восторженному удару.
Голос Времени пел о радости Бессмертного;
Вдохновение и лирический возглас,
Моменты пришли с экстазом на своих крыльях;
Невообразимая красота двигалась небесно-обнажённой,
Избавленной от границ в просторах мечты;
Крик Птиц Чуда взывал с небес
К бессмертным жителям на берегах света.
Творение выпрыгивало прямо из рук Бога;
Чудо и восторг бродили по дорогам.
Просто быть было высшим наслаждением,
Жизнь была счастливым смехом души,
А Радость была королём с Любовью к подданным.
Светимость духа там была воплощена.
Противоположности жизни были любовниками или естественными друзьями,
А её крайности - гармонии острыми краями:
Снисходительность с нежной чистотой пришла
И кормила бога её материнской грудью:
Там никто не был слаб, поэтому ложь не могла жить;
Невежество было тонким оттенком, защищающим свет,
Воображение - свободной волей Истины,
Наслаждение - кандидатом в огни небес;
Интеллект был поклонником Красоты,
Сила была рабом спокойного духовного закона,
Могущество ложило голову на грудь Блаженства.
Там были непостижимые вершины славы,
Автономии тихого самоправления Мудрости
И высшие зависимости от её девственного солнца,
Освещённые теократии видящей души,
Воцарённые в силе луча Трансцендентного.
Видение величий, мечты о значимости
В царствах солнечного света двигались царственной походкой:
Собрания, переполненные сенаты богов,
Могущества жизни царили на тронах мраморной воли,
Высокие господства и автократии,
Силы, увенчанные лаврами и вооружённые императивные могущества.
Все объекты там были велики и прекрасны,
Все существа носили королевскую печать могущества.
Там сидели олигархи естественного Закона,
Гордые неистовые головы служили одному спокойному челу монарха:
Все позы души облекались в божественность.
Там встретились пылкие взаимные близости
Радости владычества и радости подчинения,
Налагаемые любовью на сердце Любви, которое повинуется,
И на тело Любви, удерживаемое под восторженным игом.
Всё было игрой встречи царственностей.
Ибо поклонение возвышает склонённую силу поклоняющегося,
Приближая к гордости бога и к блаженству, которые его душа обожает:
Правитель един со всеми, кем он правит;
Для того, кто служит со свободным ровным сердечным
Послушанием, это школа его королевского обучения,
Венец и привилегия его благородства,
Его вера - это идиома высшей природы,
Его служение - духовный суверенитет.
Были сферы, где Знание соединилось с творческой Силой
В её высоком доме и всю её сделало его собственной:
Великий Просветлённый схватил её сияющие персты
И наполнил их страстью его луча,
Пока всё её тело не стало его прозрачным домом,
А вся её душа - двойником его души.
Обожествлённые, преображённые прикасанием мудрости,
Её дни стали светоносной жертвой;
Бессмертная бабочка в счастливом и бесконечном огне,
Она горела в его сладком невыносимом пламени.
Пленная Жизнь венчалась со своим завоевателем.
В его широком небе она построила свой мир заново;
Она придала спокойному шагу ума скорость мотора,
Мысли - потребность жить тем, что видит душа,
Жизни - стимул знать и видеть.
Его великолепие охватило её, её могущество прильнуло к нему;
Она венчала Идею королём в пурпурных одеждах,
Поместила её магический змеиный скипетр в руку Мысли,
Создала формы [для] ритмичных образов его внутреннего видения,
[Превратила] свои действия в живое тело его воли.
Пылающий гром, созидающие вспышки,
Его победный Свет мчались на её бессмертной Силе;
Могучий галоп кентавра нёс бога.
Жизнь царила [вместе] с умом в двойном величии.
Там были миры счастья, великого и серьёзного,
И действия, окрашенного мечтой, и смеха - мыслью,
И страсть там могла ожидать его желания,
Пока не услышит вблизи пришествие Бога.
Там были миры с детским весельем и радостью;
Беззаботная молодость ума и сердца
Нашла в теле небесный инструмент;
Оно зажгло золотистый ореол вокруг желания
И освободило обожествлённое животное в членах
Для божественных прыжков любви, красоты и блаженства.
На лучезарной земле, взирающей на улыбку небес,
Стремительный жизненный импульс не останавливался и не угасал:
Он не знал, как устать; счастливы были его слёзы.
Там работа была игрой, а игра - единственной работой,
Задания небес - игрой богоподобной мощи:
Небесная вакханалия, навсегда чистая,
Не останавливаемая слабостью, как в смертных телах,
Жизнь была вечностью настроений восторга:
Старость никогда не приходила, забота никогда не покрывала лицо морщинами.
Налагая на безопасность звёзд гонку и смех бессмертных сил,
Обнажённые божественные дети бегали по своим игровым полям,
Поражая ветры сверканием и скоростью;
Из шторма и солнца они делали спутников,
Резвились с белой гривой волнующихся морей,
Убивали расстояние, до смерти растоптанное под их колёсами,
И боролись на аренах своей силы.
Властные в своем сиянии, подобно солнцам,
Они зажигали небеса славой своих дланей,
Бросаемых в мир со щедростью, подобной божественной.
Чарами принуждая сердце к абсолютному восторгу,
Они несли гордость и мастерство их обаяния,
Как знамя Жизни на дорогах Пространства.
Идеи были светоносными товарищами души;
Ум играл с речью, бросая копья мысли,
Но не нуждался в труде этих инструментов, чтобы знать;
Знание было приятным развлечением Природы, как и всё остальное.
Облечённые ярким лучом чистого сердца,
Дети-наследники раннего Божественного инстинкта,
Обитатели вечности Времени,
Ещё трепещущие от блаженства первого творения,
Они погрузились в существование в юности их души.
Изысканная и неистовая тирания,
Мощное принуждение их воли к радости
Изливали улыбающиеся потоки счастья по всему миру.
Там царило дыхание высокого свободного содержания,
Счастливая поступь дней в безмятежном воздухе,
Поток универсальной любви и мира.
Господство неутомимой сладости возлегало,
Подобно песне наслаждения, на губах Времени.
Широкий спонтанный порядок освободил волю,
Солнечно-распахнутое устремление души к блаженству,
Широту и величие неограниченного действия
И золотую свободу быстрого пылающего сердца.
Там не было лжи об отдельности души,
Там не возникало кривизны мысли или слова,
Чтобы лишить творение его исконной истины;
Всё было искренностью и натуральной силой.
Свобода была единственным правилом и наивысшим законом.
Счастливой чередой восходили или опускались эти миры:
В царствах изумительной красоты и сюрприза,
В полях величия и титанической мощи
Жизнь легко играла с её необъятными желаниями.
Тысячу Эдемов она могла построить, не останавливаясь;
Не было предела её величию, её благодати,
Её небесному разнообразию.
Просыпаясь с криком и шевелением бесчисленных душ,
Являющихся из груди некой глубокой Бесконечности,
Улыбаясь, подобно новорождённому ребёнку, с любовью и надеждой,
В её природе [она] поселила силу Бессмертного,
В её груди несла вечную Волю,
Не нуждаясь в проводнике, кроме её освещённого сердца:
Ни падение не унижало божественность её шагов,
Ни чужая Ночь не ослепляла её глаз.
Не было пользы от узкого круга [жизни] или забора;
Каждое действие было совершенством и радостью.
Оставленная на произвол настроений её быстрой фантазии
И обильного красочного буйства её ума,
Посвящённая в божественные и могущественные мечты,
Магическая созидательница бесчисленных форм,
Исследующая меры ритмов Бога,
По своей воле она творила её волшебный чудо-танец
Дионисийской богини восторга,
Вакханки творящего экстаза.
Этот мир блаженства он видел и чувствовал его зов,
Но не находил способа войти в его радость;
Через бездну сознания не было моста.
Его душу, связанную с образом беспокойной жизни,
Ещё окружал более тёмный воздух.
Несмотря на жаждущий ум и страстное чувство,
Печальной Мысли, сформированной серым опытом,
И видению, затемнённому заботой, печалью и сном,
Всё это казалось лишь яркой желанной мечтой,
Придуманной в тоскующей дали сердцем
Того, кто ходит в тени земной боли.
Хотя когда-то он ощущал объятия Вечности,
Слишком близко к страдающим мирам жила его природа,
И врата ночи стояли там, где он пребывал.
Вряд ли, слишком близко осаждённая заботой мира,
Может плотная форма, в которой мы сотворены,
Вернуть прозрачную радость к радости, чистый свет к свету.
Поскольку его измученная воля думать и жить
Вначале пробуждалась к смешанным боли и удовольствию
И всё ещё сохраняет привычку [от] своего рождения:
Ужасная двойственность - наш способ быть.
В грубых началах этого смертного мира
Жизнь не была ни игрой ума, ни желанием сердца.
Когда земля была построена в бессознательной Пустоте,
И не было ничего, кроме материальной сцены,
Отождествлённой с морем, небом и камнями,
Её молодые боги жаждали освобождения душ,
Спящих в объектах, неясных, не оживлённых.
В этом пустынном величии, в этой обнажённой красоте,
В глухой тишине среди не замечаемых звуков
Тяжёл был непередаваемый груз
Божества в мире, что не нуждался в нём;
Никто не должен был чувствовать [его] или получить.
Эта твёрдая масса, не выносящая биения сознания,
Не могла вместить их широкий творческий порыв:
Уже не погружённый в гармонию Материи,
Дух утратил его величавый покой.
В безразличном трансе он блуждал взглядом,
Страстный до движений сознательного сердца,
Изголодавшийся по речи и мыслям, радости и любви,
В немом бесчувственном круговороте дня и ночи
Жаждал биений стремления и отклика.
Уравновешенное бессознательное, сотрясаемое прикасанием,
Интуитивное Безмолвие, дрожащее от [звука] имени,
Они призывали Жизнь вторгнуться в бессмысленную почву
И пробудить божество в грубых формах.
Голос был слышен на немо вращающемся земном шаре,
Ропот, стенавший в не слушающей Пустоте.
Казалось, существо вздыхало там, где раньше никого не было:
Нечто, накопленное в мёртвых бесчувственных глубинах,
Отрицало сознательное существование, терялось для радости,
Будто превращаясь в спящего с незапамятных времен.
Осознавая его собственную похороненную реальность,
Вспоминая его забытое «я» и право,
Оно жаждало знать, стремиться, наслаждаться, жить.
Жизнь услышала зов и оставила [рали него] её родной свет.
Изливаясь из её яркого великолепного плана
На жёсткие витки и разрастания смертного Космоса,
И сюда милостивый большекрылый Ангел вылил
Её великолепие, её стремительность и её блаженство,
Надеясь наполнить радостью светлый новый мир.
Как богиня входит в грудь смертного
И наполняет его дни её небесными объятиями,
Так она склонилась создать себе дом в переходных формах;
В недра Материи она вбросила огонь Бессмертия,
В бесчувственном Просторе пробудила мысль и надежду,
Поразила её очарованием и красотой плоть и нервы
И принудила к восторгу бесчувственный каркас земли.
Живое и одетое деревьями, травами и цветами,
Огромное коричневое тело Земли улыбалось небесам,
Лазурь отвечала лазури в смехе моря;
Новые чувствующие существа наполняли невидимые глубины,
Слава и стремительность жизни выражались в красоте зверей,
Человек дерзал и мыслил и встречал его душой мир.
Но пока магическое дыхание было в пути,
Прежде чем её дары достигли наших заключённых сердец,
Тёмное неоднозначное Присутствие всё поставило под сомнение.
Тайная Воля, что облачает себя в Ночь
И предлагает духу испытание плотью,
Наложила мистическую маску смерти и боли.
Интернированная, теперь в медленных и мучительных годах
Пребывает крылатая и чудесная странница,
И уже не может вспомнить её более счастливое состояние,
Но должна подчиняться закону инертного Несознания,
Бесчувственному основанию мира,
В котором на красоту наложены слепые пределы,
А печаль и радость живут, как борющиеся товарищи.
Тусклая и ужасная немота упала на неё:
Упразднён был её тонкий могучий дух
И убита её милость счастья ребёнка-бога,
И вся её слава обратилась в незначительность,
А вся её сладость - в искалеченное желание.
Питать смерть своими делами - вот удел жизни.
Её бессмертие было так завуалировано, что она казалась,
Навязывая сознание бессознательным вещам,
Эпизодом в вечной смерти,
Мифом существа, что должно всегда исчезать.
Такой была злая тайна её перемены.

Конец Песни 3

перевод 06-10.04, 15-16.04.2019 года

ред. 12.02/2022

 Отправлено: 12.11.22 17:38. Заголовок: Шри Ауробиндо «Савитри» Книга Путешественника По Мирам Песнь 4 Царства малой жизни

ЦАРСТВА МАЛОЙ ЖИЗНИ

Дрожащий, трепетный, неуверенный мир,
Рождённый от этой скорбной встречи и затмения,
Возник в пустоте, где ступали её ноги,
Стремительная неясность, ищущая суматоха.
Там бились судороги полусознательной силы,
Едва пробудившейся от сна Несознания,
Связанной с Невежеством, ведомым инстинктом,
В попытках найти себя и ухватиться за вещи.
Наследница нищеты и потерь,
Атакуемая воспоминаниями, что исчезают, когда схвачены,
Преследуемая забытой возвышающей надеждой,
Она стремилась вслепую, словно на ощупь,
Заполнить ноющий и катастрофический пробел
Между земной болью и блаженством, из которого выпала Жизнь.
Мир, который всегда ищет что-то упущенное,
Охотится за радостью, которую земля не может сохранить.
Слишком близко к нашим вратам её неутолимое беспокойство
Вместо покоя, чтобы жить, как на инертном твёрдом земном шаре:
Она соединила свой голод с голодом Земли,
Она дала закон стремления нашим жизням,
Она сделала нужду нашего духа бездонной пропастью.
Влияние вошло в смертные ночь и день,
Тень покрыла расу, рождённую временем;
В неспокойном потоке, где скачет слепой сердечный пульс,
И нервное биение чувства пробуждается при ощущении,
Отделяющем сон Материи от сознательного Ума,
Заблудился зов, который не знал, почему он пришёл.
Сила из-за пределов земной сферы коснулась земли;
Отдых, что мог быть [раньше], не мог уже продолжаться;
В сердце человека — бесформенные жаждущие страсти,
В его крови крик о более счастливых вещах:
Иначе он мог бы бродить по свободной залитой солнцем земле
С детским, забывающим боль умом зверей,
Или счастливо жить неподвижным, подобно цветам и деревьям.
Могущество, что пришло на землю благословлять,
Осталось на земле страдать и стремиться.
Детский смех, что звенел сквозь время, утих:
Естественная радость жизни человека омрачена,
А печаль - кормилица его судьбы.
Бездумная радость животного оставлена позади,
Забота и размышление обременяют его ежедневные прогулки;
Он поднялся до величия и неудовлетворённости,
Он пробудился к Невидимому.
Ненасытный искатель, всему он должен учиться:
Он исчерпал теперь жизни поверхностные действия,
Скрытые царства его существа ещё предстоит исследовать.
Он становится умом, он становится духом и "я";
В его хрупком жилище он выращивает бога Природы.
В нём Материя пробуждается от её долгого смутного транса,
В нём земля чувствует приближение Божества.
Безглазая Сила, что больше не видит своей цели,
Беспокойная, голодная энергия Воли,
Жизнь бросила её семя в ленивую форму тела;
Она пробудила от счастливого оцепенения слепую Силу,
Принуждая её понимать, искать и чувствовать.
В гигантских потугах Пустоты,
Возмущающих её мечтами обширную рутину
И мёртвое обращение спящей вселенной,
Могучая пленница боролась за освобождение.
[Клетки,] живые её стремлением[,] пробудили инертные клетки,
В сердце она зажгла огонь страсти и необходимости,
Среди глубокого покоя неодушевлённых вещей
Возник её великий голос труда, молитвы и борьбы.
Нащупывающее сознание в безгласном мире,
Не руководящее ощущение ей было дано для её пути;
Мысль была отведена, и теперь она ничего не знала,
Но всё неизвестное принадлежало ей, чтобы ощущать [его] и хватать.
Повинуясь толчку нерождённых вещей к рождению,
Она вырвалась из её запечатанной бесчувственной жизни:
В её субстанции бездумной немой силы души,
Что не может произнести то, что в её божественной глубине,
Пробудилась слепая необходимость знать.
Цепь, что связывала её, она сделала её инструментом;
Инстинкт принадлежал ей, куколка Истины,
И усилие, и рост, и стремящееся неведение.
Налагая на тело желание и надежду,
Навязывая сознание несознательности,
Она принесла в унылое упорство Материи
Её мучительное требование утерянного ею суверенного права,
Её неустанный поиск, её раздражённое беспокойное сердце,
Её странствующие неуверенные шаги, её мольбу о переменах.
Поклонница радости без имени,
В её мрачном соборе восторга
Для тусклых карликовых богов она предлагает тайные обряды.
Но тщетна нескончаемая жертва,
Священник - невежественный маг, что совершает
Лишь бесполезные мутации в плане алтаря
И бросает слепые надежды в бессильное пламя.
Бремя преходящих выгод отягощает её шаги,
И вряд ли она сможет продвинуться под этой ношей;
Но часы взывают к ней, она путешествует,
Переходя от мысли к мысли, от желания к желанию;
Её величайший прогресс - это углубляющаяся потребность.
Неудовлетворённая материей, она обращается к Уму;
Она покоряет землю, её поле, затем претендует на небеса.
Бесчувственная, она ломает работу, которую совершила,
Спотыкающиеся века прошли за её трудом,
Но всё ещё не снизошёл великий трансформирующий свет,
И откровенный восторг не коснулся её падения.
Лишь проблеск иногда раскалывает небо ума,
Оправдывая неоднозначное провидение,
Что делает ночь путём к неизвестным рассветам
Или тёмным ключом к какому-то божественному состоянию.
В Несознании она начала её могучую задачу,
В Неведении она преследует незаконченную работу,
Ибо знание нащупывает, но не встречает лик Мудрости.
Медленно поднимаясь бессознательными шагами,
Найдёныш Богов, она бродит здесь,
Как душа ребёнка, оставленная возле врат Ада,
Шарящая в тумане в поисках Рая.
В этом медленном восхождении он должен следовать её шагам
Даже с её слабого и смутного подсознательного старта:
Только так может прийти последнее спасение земли.
Ибо только так он может познать тёмную причину всего,
Что сдерживает нас и озадачивает Бога в освобождении из тюрьмы заключённой души.
По быстрым путям падения, сквозь опасные врата
Он погрузился в серый мрак,
Кишащий инстинктами из бездумных пропастей,
Что толкали облачаться в форму и завоёвывать место.
Жизнь здесь была близка со Смертью и Ночью
И ела пищу Смерти, чтобы ей можно было дышать какое-то время;
Она была их заключённой и удочерённой беспризорницей.
Приняв подсознание, в царстве немой тьмы
Странница, она больше не надеялась ни на что.
Там, вдали от Истины и освещённой мысли,
Он увидел изначальное место, отдельное рождение
Свергнутой, деформированной и страдающей Силы.
Несчастное лицо лжи, ставшей истиной,
Противоречие нашему божественному рождению,
Безразличная к красоте и к свету,
Шествуя, она выставляла напоказ свой животный позор,
Не пользуясь камуфляжем, грубая и обнажённая,
Подлинный образ, признанный и подписанный
Её отверженной силой, изгнанной с небес и [лишённой] надежды,
Падшей, прославляющей мерзость своего состояния,
Унижение мощи, некогда наполовину Божественной,
Бесстыдное убожество её звериных желаний,
Пристальный лик её невежества,
Обнажённое тело её бедности.
Здесь она впервые выползла из её грязной хижины,
Где она лежала без сознания, неподвижная, немая:
Её узость и оцепенение удерживали её неподвижно,
Темнота цеплялась за неё, не прогоняясь Светом.
Не приближалось ни прикасание, ни искупление свыше:
Взгляд вверх был чужд её взору,
Забыт бесстрашным божеством её походки;
Отвергнуты были слава и счастье,
Приключение в опасных полях Времени:
Едва ли она была способна, погрязнув, [всё] вытерпеть и жить.
Широкий неспокойный туман ищущего Пространства,
Область без лучей, поглощённая смутными завесами,
Что казалась, безымянная, бестелесная и бездомная,
Спелёнутым безвидным и бесформенным умом,
Просящим тела, чтобы выразить его душу.
Его молитва отвергалась, и он копошился вслед за мыслью.
Ещё не способный мыслить, едва живой,
Он открылся в странный и пигмейский мир,
Где эта несчастливая магия имела её источник.
В неясных границах, где встречаются Жизнь и Материя,
Он блуждал среди вещей, полувидимых, полуугадываемых,
Преследуемых не схваченными началами и потерянными концами.
Там жизнь рождалась, но умирала прежде, чем становилась способной жить.
Там не было твёрдой почвы, не было постоянного течения;
Лишь некоторое пламя бездумной Воли имело силу.
Он сам выглядел тусклым для самого себя, полуощутимым, смутным,
Словно в борьбе с Пустотой за то, чтобы быть.
В странных областях, где всё было живым смыслом,
Но овладение мыслью не было ни причиной, ни правилом,
Лишь грубое детское сердце взывало к игрушкам блаженства,
Ум мерцал беспорядочным младенческим сиянием,
И случайные бесформенные энергии устремлялись к форме
И принимали каждый сполох огня за путеводное солнце.
Эта ослеплённая сила не могла ступить мыслящим шагом;
Требуя света, она следовала подсказкам тьмы.
Несознательная Мощь нащупывала сознание,
Материя, поражённая Материей, мерцала ощущениями,
Контакты вслепую, медленные реакции выбивали искры
Инстинкта из скрытого подсознательного cлоя,
Ощущения теснились, немые заменители мысли,
Восприятие отвечало на пробуждающие удары Природы,
Но всё ещё было механическим откликом,
Рывком, прыжком, стартом во сне Природы,
И грубые, не сдерживаемые импульсы бежали, толкаясь,
Невнимательные к любому движению, кроме их собственного,
И, темнея, сталкивались с более тёмными, чем они сами,
Свободными в мире установившейся анархии.
Потребность существовать, инстинкт выжить
Занимали напряжённую, ненадёжную волю момента,
И чувствовалось незрячее желание еды.
Порывы природы были единственным законом,
Сила боролась с силой, но результат не сохранялся:
Достигались лишь невежественные захват и порыв,
Чувства и инстинкты, не знающие их источника,
Чувственные удовольствия и чувственные муки, скоро пойманные, скоро потерянные,
И грубое движение бездумных жизней.
Это был тщетный ненужный мир,
Чья воля быть принесла плохие и печальные результаты,
Бессмысленные страдания и серое беспокойство.
Ничто возникшее, казалось, не стоило труда.

Но не так рассуждал его дух с пробудившимся взглядом.
Как сияет одинокая свидетельствующая звезда,
Что горит в отдалении, одинокий страж Света,
В потоке и изобилии бессмысленной Ночи,
Так, одинокий мыслитель в бесцельном мире,
Ожидающем какой-то грандиозный рассвет Бога,
Он увидел замысел в трудах Времени.
Даже в этой бесцельности работа была
Чреватой магической волей и божественным изменением.
Первые извивы космической змеиной Силы
Разматывались из мистического кольца транса Материи;
Она подняла её голову в тёплом воздухе жизни.
Она ещё не могла сбросить с себя цепенящий сон Ночи
Или носить чудесные веснушки и полоски ума,
Или надеть на свой украшенный драгоценностями капюшон корону души,
Или встать прямо в сиянии солнца духа.
Пока лишь грязь и сила были видны,
Тайное подползание сознания к свету
Через плодородную слизь похоти и жирнеющее чувство,
Под коркой тела толстеющего "я"
Запоздалая лихорадочная работа в темноте,
Мутные дрожжи страстного изменения Природы,
Фермент для создания души из грязи.
Небесный процесс надел эту серую маску,
Падшее невежество в его тайной ночи
Трудилось, чтобы выполнить его немую неблаговидную работу,
[Как] камуфляж нужды Несознательного
Освободить славу Бога в грязи природы.
Его взгляд, духовный в воплощении сфер,
Мог проникать сквозь серую фосфоресцирующую дымку
И просматривать секреты изменчивого потока,
Что оживляет эти немые и твёрдые клетки
И руководит мыслью и желанием плоти
И острой похотью и голодом её воли.
Он проследил [за ней] также вдоль её скрытого потока
И очертил её действия до чудесного источника.
Мистическое Присутствие, которое никто не может ни исследовать, ни управлять [им],
Создатель этой игры лучей и теней
В этой сладкой и горькой парадоксальной жизни,
Требует от тела интимностей души
И быстрой вибрацией нерва
Связывает его механическое биение со светом и любовью.
Оно вызывает спящие воспоминания духа
Из глубин подсознания под пеной Времени;
Забывшие их пламя счастливой истины,
Прибывая с тяжёлыми глазами, что едва видят,
Они появляются замаскированными под чувства и желания,
Подобно сорнякам на поверхности, всплывают временами,
То поднимаются, то тонут в сомнамбулическом потоке.
Хоть её движения нечисты и деградированы,
Истина небес всегда вынашивается в глубинах жизни;
Этот огонь горит в её самых тёмных членах.
Прикосновение восторга Бога в действиях творения,
Утраченное воспоминание о счастье
Всё ещё скрываются в немых корнях смерти и рождения,
Бессмысленная красота мира отражает восторг Бога.
Эта улыбка восторга - тайна повсюду;
Она течёт в дыхании ветра, в соке дерева,
Её красочное великолепие расцветает в листьях и цветах.
Когда жизнь пробилась сквозь её полудрёму в растении,
Что чувствует и страдает, но не может двигаться или кричать,
В звере и в крылатой птице, и в мыслящем человеке,
Она создала биение её музыки в ритме сердца;
Она заставляла несознательные ткани просыпаться
И просить счастья, зарабатывая муку
И трепет с удовольствием и смехом краткого восторга,
И дрожать от боли, и жаждать экстаза.
Императивная, безгласная, непонятная,
Слишком далёкая от света,
Слишком близкая к сердцевине бытия,
Рождённая странным образом во Времени от вечного Блаженства,
Она давит на ядро и трепещущий нерв сердца;
Её резкий самопоиск разрывает наше сознание;
Наша боль и удовольствие имеют это жало, как причину:
Инстинкт [всегда] с ней, но, слепое к её истинной радости,
Желание души бросается к преходящим вещам.
Страстная жажда всей Природы, побуждению которой никто не может противиться,
Проходит волной через кровь и оживляет чувства;
Экстаз бесконечного - её причина.
Это превращается в нас в конечные любовь и вожделение,
В волю к победе и обладанию, к захвату и сохранению,
К расширению пространства жизни, масштаба и диапазона удовольствий,
К битве, преодолению и созданию своей собственности,
В надежду смешать свою радость с радостью других,
В стремление обладать и быть обладаемым,
Ублажать и быть ублажаемым, чувствовать, жить.
Это была её начальная краткая попытка существовать
И быстрый конец её мгновенного восторга,
Чья печать неудачи преследует всю невежественную жизнь.
Всё ещё навязывая клеткам свою привычку,
Фантом тёмного и злого старта,
Подобно призраку, преследует всё, о чём мы мечтаем и что делаем.
Хотя на земле твёрдо укоренились жизнь,
Действие привычки или чувство закона,
Постоянное повторение в потоке,
Всё же корни её воли всегда одни и те же;
Эти страсти - материал, из которого мы сделаны.
Это был первый крик пробуждающегося мира.
Они ещё цепляются за нас и удушают Бога.
Даже когда разум рождён и душа приняла форму,
В звере и в рептилии, и в мыслящем человеке
Они продолжаются и являются источником всей их жизни.
Это тоже было необходимо, чтобы могли возникнуть дыхание и жизнь.
Дух в конечном невежественном мире
Так должен спасти его заключённое сознание,
Вытесняемое мелкими струйками в трепещущих точках
Из запечатанной бесконечности Несознательного.
Затем он медленно набирает массу, смотрит на Свет.
Эта Природа живёт, привязанная к её источнику,
Хватка низшей силы всё ещё [лежит] на ней;
Её инстинкты выпрыгивают из бессознательных глубин;
Соседняя [жизнь] для её жизни неодушевлённое Ничто.
Невежественный мир был создан по такому закону.
В загадке потемневших Просторов,
В страсти и самопотере Бесконечного,
Когда всё погружено в отрицающую Пустоту,
Ночь Небытия никогда не была бы спасена,
Если бы Существо не погрузилось во тьму,
Неся с собой его тройной мистический крест.
Призывая в мировое время вневременную истину,
Блаженство изменяется в печаль,
Знание становится невежественным,
Сила Бога превращается в беспомощность ребёнка,
Что может принести вниз небеса своей жертвой.
Противоречие закладывает базу жизни:
Вечная, божественная Реальность
Столкнулась с её собственными противоположностями;
Бытие стало Пустотой, а Сознательная Сила -
Неведением и движением слепой Энергии,
А Экстаз принял облик мировой боли.
В таинственном законе устроения
Мудрость, что готовит её далёкие цели,
Так спланировала, чтобы начать её медленную эоническую игру.
Ослеплённый поиск, и борьба, и неуклюжие объятия
Природы, видимой отчасти, и скрытой Души,
Прятки в сумеречных комнатах,
Игра любви и ненависти, страха и надежды,
Продолжается в детской комнате ума
Жёсткая и тяжёлая возня её саморождённых близнецов.
Наконец, борющаяся энергия может появиться
И встретиться с безгласным Существом в более широких полях;
Тогда они могут видеть и говорить, и, грудь к груди,
В большем сознании, в более ясном свете,
Двое обнимаются и борются, и каждый знает,
Каждый из них теперь ближе рассматривает лицо товарища.
Даже в этих бесформенных витках он мог ощущать
Отклик материи на младенческое шевеление души.
В Природе он видел скрытый могучий Дух,
Наблюдал за слабым рождением потрясающей Силы,
Разгадывал загадку пробного шага Божества,
Слышал слабые ритмы великой нерождённой Музы.
Затем пришло более огненное дыхание бодрствующей Жизни,
И из туманной бездны вещей возникли
Странные создания мыслящего разума,
Существования, отчасти реальные, отчасти сны.
Там была жизнь, что не надеялась выжить:
Рождались существа, что гибли без следа,
События, что были частями бесформенной драмы,
И действия, управляемые слепой творящей волей.
Ищущая Сила нашла свой путь к форме,
Были построены образцы из любви, радости, боли,
И символические фигуры для настроений Жизни.
Гедонизм насекомых трепетал, ползал
И грелся в залитом солнцем поверхностном дрожании Природы,
И драконьи восторги, питоньи агонии
Ползали по болоту и грязи и лизали солнце.
Огромные бронированные силы потрясали слабую дрожащую землю,
Великие могучие существа с карликовым мозгом,
И пигмейские племена навязывали их маленькое жизненное течение.
В карликовой модели человечества
Природа теперь запустила экстремальный опыт
И главную точку каприза своего замысла,
Освещённый результат её полусознательного подъёма
По ступеням между её величием и гротеском
От мельчайших форм к массивности,
К тонкому балансу тела и души,
К порядку разумной малости.
Вокруг него в биениях моментов Времени
Возникло царство животного "я",
Где действие - это всё, а ум ещё рождён [лишь] наполовину,
И сердце подчиняется немому невидимому контролю.
Сила, что работает при свете Невежества,
Начала её животный эксперимент,
Наполнив сознательными существами её мировую схему;
Но они были живы лишь внешне,
Они лишь отвечали на прикасания и обличия
И на уколы нужды, что управляла их жизнями.
Тело, что не знало его собственной души внутри,
Жило и тосковало, имело гнев, радость и горе;
Там был ум, который встречал объективный мир,
Как чужого или врага у его дверей:
Его мысли были перемешаны с толчками чувств;
Он не схватывал дух в форме,
Он не входил в сердце того, что он видел;
Он не искал силу, стоящую за действием,
Не изучал скрытые мотивы в вещах
И не пытался найти смысл всего этого.
Там были существа, которые имели человеческую форму;
Поглощённые, они жили в страсти сцены,
Но не знали, кто они и почему они жили:
Довольная тем, чтобы дышать, чувствовать, ощущать, действовать,
Жизнь не имела для них цели, кроме радости Природы,
Стимула и восторга внешних вещей;
Отождествлённые с внешней оболочкой духа,
Они работали для желаний тела,
Они не жаждали большего.
Завуалированный зритель, наблюдавший из их глубин,
Не обращал его внутреннего взгляда на себя,
Не оборачивался, чтобы найти автора сюжета,
Он видел только драму и сцену.
Не было размышляющего напряжения [для поиска] более глубокого смысла,
Бремя осмысления не возникало:
Ум смотрел на Природу незнающими глазами,
Обожал её блага и боялся её чудовищных ударов.
Он не размышлял о магии её законов,
Не жаждал тайных источников Истины,
Но составлял реестр толпящихся фактов
И нанизывал ощущения на яркую нить:
Он охотился и он убегал, и вдыхал ветры
Или лениво [лежал], инертный, в солнечном свете и мягком воздухе:
Он искал захватывающих контактов с миром,
Но только чтобы наполнить блаженством поверхностное чувство.
Они чувствовали дрожь жизни во внешнем прикасании,
Они не могли почувствовать за этим прикасание души.
Охранять их форму себя самих от вреда [со стороны] Природы,
Наслаждаться и выживать было всей их заботой.
Узкий горизонт их дней был заполнен
Вещами и существами, что могли помочь или причинить боль:
Ценности мира зависели от их маленького "я".
Разделённые, стиснутые в гигантском неизвестном,
Чтобы спасти свои маленькие жизни от окружающей Смерти,
Они создавали крохотный круг защиты
От осады огромной вселенной:
Они охотились на мир и были его добычей,
Но никогда не мечтали победить и стать свободными.
Повинуясь подсказкам Мировой Силы и твёрдым табу,
Они извлекали скудную часть из её обильного запаса;
Не было ни сознательного кодекса, ни жизненного плана:
Шаблоны мышления малой группы
Устанавливали закон традиционного поведения.
Не ведая о Душе, кроме как о призраке внутри,
Привязанные к механизму неизменных жизней
И к тупому обычному ощущению и биению чувств,
Они крутились в бороздах животного желания.
В каменных стенах, обнесённых оградой, они трудились и воевали,
Совершали, связанные эгоизмом, малое добро
Или причиняли ужасное зло и жестокую боль
Разумным жизням и думали, что не делают ничего плохого.
Азартные от разграбления счастливых мирных домов
И насыщенные резнёй, грабежами, насилием и огнём,
Они превращали человеческие личности в свою беспомощную добычу,
Толпу пленников вели на пожизненное страдание
Или пытки, ставшие зрелищем и праздником
Для издевающихся или возбуждённых муками их терзаемых жертв;
Восхищаясь собой, как титанами и богами,
Они с гордостью прославляли их высокие и славные деяния
И восхваляли их победу и их великолепную силу.
Животное в инстинктивном стаде,
Подталкиваемое жизненными импульсами, вынуждаемое общими нуждами,
Каждый в его собственном роде видел зеркало его эго;
Всё служило цели и действию стаи.
Такие же, как он, по крови или обычному родству,
Были для него частями его жизни, его другими самостями,
Звёздами, составляющими его личную туманность,
Сопутствующими компаньонами его солнечного Я.
Мастер окружения в его жизни,
Лидер толпящейся человеческой массы,
Образующей стаю ради безопасности на опасной земле,
Он собирал их вокруг себя, как будто малые Силы,
Чтобы создать общий фронт против мира,
Или, слабый и одинокий на равнодушной земле,
В качестве крепости для его незащищённого сердца,
Или чтобы исцелить одиночество его тела.
В других, кроме его рода, он чувствовал врага,
Чужую, непохожую силу нужно было избегать и бояться,
Чужака и противника - ненавидеть и убивать.
Или он жил, как живёт одинокий зверь;
В войне со всеми он проживал свою единственную судьбу.
Поглощённый действием в настоящем, скоротечными днями,
Никто не помышлял смотреть за пределы достижений часа,
Не мечтал сделать эту землю более прекрасным миром,
Не чувствовал какое-то божественное прикасание, удивляющее его сердце.
Веселье, что давал беглый момент,
Схваченное желание, блаженство, завоёванный опыт,
Движение, скорость и сила были достаточной радостью,
И телесные желания объединялись, ссорились и играли,
И слёзы, и смех, и потребность, называемая любовью.
В войне и объятиях эти жизненные потребности присоединялись к Всеобщей Жизни,
Борьбе разделённого единства,
Причиняя взаимное горе и счастье
В неведении о Себе, навсегда едином.
Вооружая свои создания восторгом и надеждой,
Полупробудившееся Неведение боролось за то,
Чтобы узнать в лицо и потрогать внешнюю сторону вещей.
Инстинкт был сформирован; в переполненном сне памяти
Прошлое жило, как в бездонном море:
Инвертируя в полумысль обострившееся чувство,
Она ощупывала [всё] вокруг неловкими руками в поисках истины,
Цепляясь за то немногое, до чего могла дотянуться, схватить
И отложить в сторону в её подсознательной пещере.
Так тусклое существо должно возрастать в свете и силе
И, наконец, подняться к его высшей судьбе,
Смотреть на Бога и на вселенную вокруг,
И учиться на неудачах, и прогрессировать при падении,
И биться с окружением и роком,
Через страдание открывать его глубокую душу
И через обладание расти в его собственные просторы.
На полпути она остановилась и больше не находила дороги.
По-прежнему не было достигнуто ничего, кроме начала,
И всё же круг её силы выглядел завершённым.
Но она выбивала искры невежества;
Только жизнь могла мыслить, но не ум,
Только чувства могли ощущать, но не душа.
Только разгорался какой-то жар пламени Жизни,
Какая-то радость быть, какие-то восторженные прыжки чувства.
Всё было импульсом полусознательной Силы,
Духом, распростёртым, утонувшим в густой жизненной пене,
Смутным "я", цепляющимся за форму вещей.
Позади все двигались в поисках сосудов, чтобы убрать
Первый сырой урожай винограда Бога,
Избыток высочайшего Блаженства на грязи земли,
Опьяняющий ошеломлённую душу и ум
Крепким вином восторга, тёмным и грубым,
Мутным, не приводимым ещё в духовную форму,
Тёмным обитателем слепого ядра мира,
Волей нерождённого божества, немым Желанием.
Третье творение теперь раскрыло его лицо.
Была создана форма раннего ума тела.
Отблеск света зажёг тёмную Мировую Силу;
Он наделил ведомый мир видящей Идеей
И вооружил действием с динамической точкой мысли:
Маленькое мыслящее существо наблюдало за работой Времени.
Трудная эволюция снизу
Вызывается замаскированным вмешательством свыше;
Иначе эта великая, слепая, несознательная вселенная
Никогда бы не раскрыла её скрытый ум,
И даже в шорах у животных и людей не работал бы
Разум, который изобрёл космическую схему.

 Отправлено: 12.11.22 17:38. Заголовок: Сначала он увидел см..

Сначала он увидел смутную, неясную силу ума,
Движущуюся, будучи скрытой Материей и немой жизнью.
Тонкое течение, оно струилось в обширном потоке жизни,
Качаясь и дрейфуя под дрейфующим небом
Среди валов и мерцающих дрожащих волн,
Высвобождаемых во всплесках ощущений и в колебаниях чувств.
В глубине посреди бесчувственного мира
Его сгрудившиеся волны и пена сознания бежали,
Теснясь и клубясь, через узкий пролив,
Неся опыт в своём переполненном ритме.
Они текли, выходя в верхний свет
Из глубокого бассейна своего подсознательного рождения,
Чтобы достичь некоего высшего существования, ещё неизвестного.
Не было мыслящего "я", не было цели:
Всё было неорганизованным стрессом и смутными поисками.
К нестабильной поверхности поднимались лишь
Ощущения, уколы и краешки желания,
Прыжки страсти и краткие крики эмоций,
Случайный разговор плоти с плотью,
Шёпот сердца с жаждущим бессловесным сердцем,
Проблески знания без формы мысли
И струи подсознательной воли или тяги голода.
Всё было тусклым блеском на пенящейся вершине:
Он кружился вокруг дрейфующего теневого "я"
На несознательном потоке Силы во Времени.
Затем пришло давление от видящей Мощи,
Которое собрало всё в танцующую мутную массу,
Кружащуюся вокруг одной светящейся точки,
Центра отсчёта в сознательном поле,
Фигуры единого Света внутри.
Она зажгла импульс полуразумного потока,
Создала даже иллюзию неподвижности,
Как будто море могло служить твёрдой почвой.
Эта странная наблюдающая Сила наложила свой взгляд.
Она придала течению границы и форму,
Поместила поток в более низкие узкие берега,
Нарисовала линии, чтобы поймать бесформенность духа.
Это сформировало жизненный ум птицы и зверя,
Отклик рептилии и рыбы,
Примитивный шаблон мыслей человека.
Конечное движение Бесконечного
Пришло, прокладывая себе путь через широкий воздух Времени;
Марш знания двигался в Несознании
И охранял в форме отдельную душу.
Его право быть бессмертным он сохранил,
Но построил стену против осады смерти
И бросил крюк, чтобы ухватиться за вечность.
Мыслящая сущность появилась в Пространстве.
В поле зрения ворвался слегка упорядоченный мир,
Где у существа была комната-тюрьма для действия и видения,
Пол, чтобы ходить, ясный, но скудный диапазон.
Была рождена личность-инструмент,
И скованный ущемлённый разум
Согласился ограничить узкими рамками
Его поиск; он связывал мысль с видимыми вещами,
Запрещая приключение Невидимого
И движение души в неизвестных бесконечностях.
Рефлекторный разум, зеркало привычки Природы,
Освещал жизнь, чтобы познать и зафиксировать её поле,
Принять опасную невежественную кратковременность
И неубедительную цель её прогулки
И воспользоваться сомнительным шансом часа
В отведённых границах его судьбы.
Немного радости и знания удовлетворяли
Это маленькое существо, завязанное в узел
И висящее на выпуклости его окружения,
Маленькая кривая, вырезанная из бесконечного Пространства,
Маленький промежуток жизни из всего бесконечного Времени.
Там была мысль, которая планировала, воля, которая стремилась,
Но для малых целей и внутри узкого диапазона,
Растрачивая неизмеримый труд на преходящие вещи.
Оно знало себя сотворённым из грязи;
Оно не требовало большего закона, более высокой цели;
Оно не обращало взгляд ни внутрь себя, ни вверх.
Отсталый учёный на шаткой скамье логики,
Внушаемой ошибочным чувством,
Он принимал видимость лица за Бога,
Случайного света - за маршировку солнц,
Звёздной полосы небес - за сомнительную синеву;
Аспекты существа, притворяющегося, чтобы выразить целое.
Раздавался голос оживлённого обмена,
Рынка тривиальных мыслей и действий:
Жизнь, что быстро тратится, ум, раб тела,
Казались здесь сверкающим венцом работы Природы,
И крохотные эго воспринимали мир, как средство
Утоления на время карликовых похотей и кратких желаний,
В пути, завершающемся смертью, видели начало и конец жизни,
Как если бы тупик был знаком творения,
Как будто для этого душа жаждала рождения
В чудесной стране само-творящегося мира
И возможностей космического Пространства.
Это существо, страстно желающее лишь выжить,
Прикованное к ничтожным мыслям без широкого диапазона,
К потребностям, мукам и радостям тела,
Это пламя, растущее со смертью топлива,
Усиливается тем, что оно захватило и сделало его собственным:
Оно собиралось, росло и никому не отдавало себя.
Оно лишь надеялось на величие в его логове,
На удовольствие и победу в маленьких полях силы
И на завоевание жизненного пространства для себя и родных,
Животное, ограниченное его местом кормления.
Оно не знало Бессмертного в его доме;
Оно не имело более великой, более глубокой причины жить.
Лишь в границах оно было сильным;
Проницательное в том, чтобы захватить истину для внешнего использования,
Его знание было инструментом тела;
Погружённое в мелкие работы его дома-тюрьмы,
Оно вращалась вокруг тех же неизменных точек
В том же круге интересов и желаний,
Но считало себя хозяином своей темницы.
Хотя для действия, а не для мудрости, созданная,
Мысль была его вершиной - или краем сточной канавы:
Оно видело образ внешнего мира
И видело его поверхностное "я", но больше ничего не знало.
Из медленного, беспорядочного, запутанного самоисследования
Ум вырос к ясности, вырезанной, точной,
К блеску, замкнутому в каменном невежестве.
В узком лидерстве этого ограниченного мышления,
Связанного с землёй, вдохновлённого общими вещами,
Привязанного к ограниченному знакомому миру,
Среди множества её мотивированных сюжетов,
Её меняющихся актеров и её миллионов масок,
Жизнь была одной и той же монотонной игрой.
Не было ни обширных перспектив духа,
Ни быстрых вторжений неизвестного восторга,
Ни золотых просторов широкого освобождения.
Это мелкое состояние напоминало наши человеческие дни,
Но было зафиксировано в вечности неизменного вида,
Движение момента, обречённое продлеваться во Времени.
Существование, подобно мосту, соединяло бессознательные бездны,
Полуосвещённое строение в тумане,
Которое из пустоты Формы поднялось к видению
И выступило в пустоту Души.
Маленький свет родился в великой тьме,
Жизнь не знала, ни куда она идёт, ни откуда она пришла.
Вокруг всего ещё плыла дымка неведения.

Конец Песни 4

перевод 10-17, 22.04.2019 года

ред. 12.11.2022

 Отправлено: 12.11.22 19:46. Заголовок: БОЖЕСТВА МАЛЕНЬКОЙ Ж..

БОЖЕСТВА МАЛЕНЬКОЙ ЖИЗНИ

Как неподвижную и узкую силу в застывших формах,
Он видел империю маленькой жизни,
Несчастный уголок в вечности.
Она жила на границе Идеи,
Защищённая Невежеством, будто укрытая в раковине.
Затем, в надежде узнать тайну этого мира,
Он заглянул за его скудную грань видения,
Чтобы отделить от его поверхностно-ясной темноты
Силу, что двигала им, и Идею, что сотворила,
Навязывая малость Бесконечному, дух, правящий его мелочностью,
Божественный закон, что давал ему право быть,
Его требование к Природе и его необходимость во Времени.
Он погрузил его взгляд в осаду тумана,
Что удерживал этот плохо освещённый обездоленный континент,
Окружённый небесами и морями невежества,
И оберегал его от Истины, Самости и Света.
Как, когда прожектор пронзает слепую грудь Ночи,
И дома, и деревья, и фигуры людей появляются,
Как будто открываются глазу в Ничто,
Так все притаившиеся вещи были вырваны из-под их покровов
И удерживались в солнечно-белом сиянии его видения.
Суетливые, неспокойные, грубые народы
Кишели там сумеречными, безымянными тысячами.
В тумане тайны, окутывающем мировую сцену,
Маленькие божества низшего действия Времени,
Работающие вдали от контролирующего взгляда Небес,
Замышляют, неизвестные существам, которыми они двигают,
Мелкие заговоры этого маленького царства,
Забавляются мелкими хитростями, краткими надеждами
И маленькими нетерпеливыми шагами, и маленькими путями,
И рептильными барахтаниями во тьме и пыли,
И пресмыканиями, и бесславием ползающей жизни.
Трепетное и пёстрое множество,
Странная мешанина магических ремесленников
Виделась лепящей пластичную глину жизни,
Потомство эльфов, элементарный вид.
Поражённые непривычным сиянием,
Будто постоянно [сидящие] в тени, выскакивали
Чертенята с кривыми конечностями и резными звериными мордами,
Эльфы-подсказчики, сморщенные гоблины или маленькие феи,
И духи, более светлые, но не душевные, несчастные
И падшие существа, их небесная часть была потеряна,
И блуждающие божества заперты в пыли времени.
Невежественные и опасные воления, но вооружённые силой,
Полуживотные, полубоги их настроением, их обликом.
Из серости тусклого фона
Их шёпот приходит, нечленораздельная сила,
Пробуждающая в уме эхо мысли или слова,
К их жалящему импульсу [они] притягивают санкцию сердца,
И в этой маленькой Природе совершают свою работу
И наполняют её силы и создания беспокойством.
Её семя радости они проклинают с плодом печали,
Гасят дыханием ошибки её скудные огни
И обращают её поверхностные истины в ложные выводы,
Её маленькие эмоции [они] подстёгивают, её страсти направляют
В бездну или через болото и трясину:
Или же стимулом жёстких сухих вожделений они укалывают,
В то же время толкая на окольные пути, что никуда не ведут,
Повозку жизни, что не находит выход из невежества.
Забавляться с добром и злом - их закон;
Заманивая в неудачу и в успех, лишённый смысла,
Все модели они извращают, все меры искажают,
Делают знание ядом, добродетель - образцом глупости,
И ведут бесконечные циклы желаний
Через видимости печального или счастливого случая
К неизбежному поражению.
Всё там предписано их влиянием.
Но не только там их империя и роль:
Где бы ни были бездушные умы и не руководимые жизни,
И где "я" в маленьком теле - это всё, что имеет значение,
Где бы ни был недостаток любви, света и широты,
Там эти бесчестные формовщики берутся за их задачу.
Они распространяют их господство на все полусознательные миры.
И здесь эти божки управляют нашими человеческими сердцами,
Сумерки нашей природы - их укрытие:
И здесь затемнённое примитивное сердце повинуется
Завуалированным внушениям скрытого Ума,
Что преследует наше знание обманчивым светом
И стоит между нами и Истиной, что спасает.
Он говорит с нами голосами Ночи:
Наши затемнённые жизни движутся в большую тьму;
Наши поиски прислушиваются к пагубным надеждам.
Строится структура невидящих мыслей,
И разум используется иррациональной Силой.
Эта земля не одна наша учительница и кормилица;
Силы всех миров имеют доступ сюда.
В их собственных областях они следуют колесу закона
И сохраняют безопасность устоявшегося типа;
На землю с их неизменной орбиты сброшенный,
Их закон сохранён, [но] утрачена их неизменная форма вещей.
Они брошены в творческий хаос,
Где все требуют порядка, но движимы Случайностью;
Чужие для земной природы, они должны учиться земным путям,
Инородные или противоположности, они должны объединиться:
Они работают и борются, и с болью соглашаются:
Эти соединяются, те отделяются, все разделяются и вновь соединяются,
Но мы никогда не сможем знать и жить истинно,
Пока всё не обретёт его божественную гармонию.
Ветры неопределённого пути нашей жизни кружат,
Беспокойные поиски нашего ума всегда требуют света,
Пока они не изучат их тайну в их источнике,
В свете Вневременного и его беспространственного дома,
В радости Вечного, единственного и единого.
Но теперь высший Свет далеко:
Наша сознательная жизнь подчиняется законам бессознательного;
К невежественным целям и слепым желаниям
Движимы неопределённой силой наши сердца;
Даже завоевания нашего разума носят потрёпанную корону.
Медленно меняющийся порядок связывает нашу волю.
Это наш рок, пока наши души не будут свободны.
Могучая Рука тогда откатит небосводы ума назад,
Бесконечность примет на себя действия конечного,
И Природа вступит в вечный Свет.
Только тогда завершится этот сон низшей жизни.
В начале этого загадочного мира,
Что выглядит одновременно гигантской грубой машиной
И медленным откровением духа в вещах,
В этой вращающейся комнате без стен,
В которой Бог бесстрастно восседает повсюду,
Как будто неведомый себе и невидимый для нас,
В чуде неосознаваемой тайны,
Тем не менее, всё здесь - его действие и его воля.
В этом вихре и распростёртости через бесконечную пустоту
Дух стал Материей и лежал в вихре,
Тело спало без разума и души.
Массовый феномен видимых форм,
Поддерживаемый тишиной Пустоты,
Появился в вечном Сознании
И казался внешним и бесчувственным миром.
В нём не было никого видимого и ощущаемого;
Лишь чудотворное Несознание,
Тонкий искусный чародей, выполняло свою задачу.
Изобретая пути для магических результатов,
Управляя чудесным устройством творения,
Механически отмечая немые точки мудрости,
Используя немыслимую неизбежную Идею,
Оно совершало работы Божественного разума
Или творило волю некоего высочайшего Неизвестного.
Сознание ещё было скрытым в чреве Природы,
Неощутимым было Блаженство, восторг которого грезил мирами.
Бытие было инертной субстанцией, движимой Силой.
Сначала было лишь эфирное Пространство:
Его огромные вибрации кружили и кружили
Вокруг жилища какой-то неосознанной инициативы:
Поддержанный высшим изначальным Дыханием,
Мистический акт расширения и сжатия
Создал прикасание и трение в вакууме,
В абстрактную пустоту принёс столкновение и сжатие:
Родитель расширяющейся вселенной
В матрице распадающейся силы,
Тратя её, сохранял бесконечную сумму.
В горниле космоса он зажёг незримый огонь,
Который, разбрасывая миры, как кто-то разбрасывает семена,
Завихрил светящийся порядок звёзд.
Океан электрической Энергии
Бесформенно формировал его странные волны-частицы,
Создавая своим танцем эту твёрдую схему,
Её мощь скрывалась в атоме, чтобы покоиться;
Массы были фальшивыми или сфабрикованными, но видимыми формами;
Свет выбросил быструю раскрывающую искру фотона
И показал, в детальности его вспышкой
Отображённый, этот космос видимых вещей.
Так был создан этот реальный невозможный мир,
Очевидное чудо или убедительное шоу.
Или таким он кажется дерзкому уму человека,
Который водружает свою мысль арбитром истины,
Его личное видение [считает] безличным фактом,
Свидетелями объективного мира -
Его заблуждающиеся чувства и искусство его инструментов.
Так он должен прорабатывать жизни материальную загадку
При сомнительном свете, с ошибками ухватиться за Истину
И медленно отделить лик от завесы.
Или же, покинутый верой в ум и чувства,
С его знанием, ярким телом невежества,
Он видит во всех вещах, странным образом сотворённых здесь,
Непрошеную шутку обманчивой Силы,
Притчу о Майе и её могуществе.
Это огромное вечное движение, пойманное и удерживаемое
В таинственном и неизменном изменении
Постоянного потока, что мы называем Временем,
И всегда возобновляющее свой повторяющийся ритм,
Эти подвижные орбиты, что создают стереотипное течение,
Эти статичные объекты в космическом танце,
Которые суть лишь самоповторяющиеся витки Энергии,
Продлеваемые духом вынашивающей Пустоты,
Ожидают жизни и чувства и пробудившегося Ума.
Мечтатель изменил немного его позу камня.
Но когда скрупулёзная работа Несознательного была завершена,
А Случайность обуздана фиксированными непреложными законами,
Была установлена сцена для сознательной игры Природы.
Затем Дух был пробуждён из [его] безмолвного недвижимого сна;
Скрытая Cила молча, медленно вырвалась наружу.
Мечта о жизни проснулась в сердце Материи,
Воля к жизни подняла пыль Несознательного,
Причуда жизни поразила пустое Время,
Эфемерная в пустой вечности,
Бесконечно малая в мёртвой Бесконечности.
Более тонкое дыхание оживило формы мёртвой материи;
Установившийся ритм мира сменился на сознательный крик;
Змеиная Мощь удвоила бесчувственную Силу.
Островки жизни усеяли безжизненное пространство
И зародыши жизни формировались в бесформенном воздухе.
Родилась Жизнь, которая следовала закону Материи,
Не ведая мотивов её шагов;
Всегда непостоянная, но всегда одна и та же,
Она повторяла парадокс, давший ей рождение:
Её беспокойная и нестабильная стабильность
Непрерывно повторялась в потоке Времени,
И целенаправленные движения в немыслимых формах
Выдавали колебания заключённой воли.
Бодрствование и сон лежали в объятиях друг друга;
Беспомощные и неясные, пришли наслаждение и боль,
Дрожащие от первого слабого трепета Мировой Души.
Сила жизни, что не могла кричать или двигаться,
Всё же прорывалась в красоте, обозначая какой-то глубокий восторг:
Нечленораздельная чувствительность,
Биение сердца неведомого мира
Пробежали сквозь дремотное оцепенение, и там зашевелился
Смутный, неуверенный трепет, блуждающий ритм,
Тусклое раскрытие, словно тайных глаз.
Младенческое самоощущение возрастало и рождение произошло.
Божественность проснулась, но лежала с дремлющими конечностями;
Её дом отказывался открыть его запечатанные двери.
Бесчувственная к нашим глазам, что видят только
Форму, действие, а не заключённого Бога,
Жизнь скрывала в её оккультном пульсе роста и силы
Сознание с немыми сдерживаемыми порывами чувств,
Ум, подавленный, который ещё не знал мысли,
Инертный дух, который мог только быть.
Сначала она не повышала голоса, не осмеливалась шевельнуться:
Заряженная мощью мира, инстинктом с живой силой,
Она лишь цеплялась её корнями за безопасную землю,
Безмолвно трепеща от ударов лучей и ветра
И протягивая тонкие пальцы желания;
Сила в её стремлении к солнцу и свету
Не ощущала объятий, что заставляли её дышать и жить;
Поглощённая, она мечтала наполниться красотой и цветом.
Наконец, зачарованная Необъятность взглянула вперёд:
Возбуждённая, трепещущая, алчущая, она нащупала разум;
Затем медленно чувство задрожало и мысль выглянула наружу;
Она заставила сопротивляющийся облик стать осознающим.
Магия была высечена сознательной формы;
Её трансовые вибрации заритмовали быстрый отклик,
А освещённые взбалтывания побуждали мозг и нервы,
Пробуждали в Материи идентичность духу,
А в теле освещали чудо
Любви сердца и свидетельствующий взор души.
Принуждаемые незримой Волей, там могли прорываться
Фрагменты некоего обширного импульса к становлению
И яркие проблески тайного "я",
И неопределённые семена и сила форм, что должны быть
Пробуждены от бессознательного обморока вещей.
Животное создание ползало и бегало,
Летало и взывало между землёй и небом,
Преследуемое смертью, но всё же надеющееся выжить
И радующееся, что может дышать хотя б какое-то время.
Затем из первобытного животного был создан человек.
Мыслящий ум пришёл, чтобы поднять настроения жизни,
Остро заточенный инструмент Природы, смешанной и неопределённой,
Разум, что полу-свидетель и полу-машина.
Этот кажущийся водитель колеса её трудов,
Предназначенный двигать и фиксировать её течение
И установить его закон на её непостоянных силах,
Этот мастер-пружина тонкого механизма
Стремился просветить своего пользователя и усовершенствовать
Подъём к видению Могущества, обитающего в нас,
Поглощённого грубой инициативой механика:
Он поднял глаза; Небесный свет отразил Лик.
Поражённая работами, совершёнными в её мистическом сне,
Она смотрела на мир, который она создала:
Удивление теперь овладело великим автоматом;
Она остановилась, чтобы понять саму себя и цель,
Размышляя, она училась действовать по сознательному правилу,
Видящая мера руководила её ритмичными шагами;
Мысль окаймляла её инстинкты рамкой воли
И освещала идеей её ослеплённое побуждение.
На её массу импульсов, на её рефлекторные действия,
На толкаемое или направляемое течение Несознательного
И на тайну бездумных точных шагов
Она налепила обманчивый образ себя,
Живого идола изуродованного духа;
На действия Материи она наложила узорчатый закон;
Она создала мыслящее тело из химических клеток
И сформировала существо из движущей силы.
Быть тем, кем она не была, воспламенило её надежду:
Она обратила её мечту к какому-то высокому Неизвестному;
Внизу ощущалось дыхание всевышнего Единства.
Отверстие смотрело на сферы наверху,
И цветные тени изображали на смертной земле
Проходящие фигуры бессмертных вещей;
Иногда может произойти быстрая небесная вспышка:
Озарённый луч души упал на сердце и плоть
И коснулся подобием идеального света
Материала, из которого состоят наши земные мечты.
Хрупкая человеческая любовь, что не могла долго длиться,
Как крыльям мотылька эго [тяжело] поднимать душу серафима,
Появилась, поверхностный гламур на краткий срок,
Погашенный скупым дыханием Времени;
Пришла радость, что забыла о смертности на время, -
Редкий гость, который уходит своевременно, -
И на час заставила все вещи выглядеть прекрасными,
Надежды, что вскоре потускнеют до серой реальности,
И страсти, что рассыпаются в прах, пока они пылают,
Зажигая обычную землю их кратким пламенем.
Ничтожное и маленькое создание,
Посещённое, поднимаемое неведомой Силой,
Человек трудился на его маленьком клочке земли
Для того чтобы продержаться, насладиться, страдать и умереть.
Дух, который не погибал вместе с телом и дыханием,
Был там, подобно тени Непроявленного,
И стоял позади маленькой личной формы,
Но ещё не претендовал на это земное воплощение.
Соглашаясь на долгий медленный труд Природы,
Наблюдая работы его собственного Невежества,
Неизвестный, неощутимый, могучий Свидетель живёт,
И ничто не показывает Славу, которая здесь.
Мудрость, правящая мистическим миром,
Тишина, прислушивающаяся к крику жизни,
Они видят, как спешащая толпа моментов струится
К неподвижному величию отдалённого часа.
Этот гигантский мир непонятно вращается
В тени размышляющего Несознательного;
Он скрывает ключ к пропущенным внутренним смыслам,
Он запирает в наших сердцах голос, который мы не можем услышать.
Загадочный труд духа,
Точная машина, которой никто не знает применения,
Искусство и изобретательность без смысла,
Эта минутная, тщательно оркестрованная жизнь
Всегда играет её симфонии, лишённые мотива.
Ум учится и не знает, поворачиваясь спиной к истине;
Он изучает поверхностные законы поверхностной мыслью,
Исследует шаги жизни и наблюдает процесс Природы,
Не видя, для чего она действует или почему мы живём;
Он отмечает её неутомимую заботу о справедливом устройстве,
Её терпеливую сложность мелких деталей,
Смелый изобретательный план остроумного духа
В её огромной бесполезной массе бесконечных работ,
Добавляет целенаправленные числа в её бесцельную сумму,
Её остроконечные нагромождения этажей, её вздымающиеся крыши
На тесно вырубленных фундаментах, которые она положила,
Воображаемые цитадели воздвигнуты в мифическом воздухе
Или поднимают [свои] лестницы мечты к мистической Луне:
Преходящие создания указывают и ударяют в небо:
Схема мировой гипотезы разрабатывается
На тусклом уровне неуверенности ума
Или мучительно выстраивает фрагментарное целое.
Непроницаем, таинственен, непонятен
Обширный план, частью которого мы являемся;
Его гармонии - это диссонансы для нашего взгляда,
Потому что мы не знаем великой темы, которой они служат.
Непостижима работа космических агентств.
Мы видим лишь край широкой волны;
Наши инструменты не имеют этого большего света,
Наша воля не настроена на вечную Волю,
Зрение нашего сердца слишком слепо и страстно.
Бессильный разделить мистический такт природы,
Неспособный чувствовать пульс и сердце вещей,
Наш разум не может услышать могучее море жизни,
А только считает его волны и просматривает его пену;
Он не знает, где эти движения прикасаются и проходят,
Он не видит, куда несётся спешащий поток:
Он лишь стремится построить каналы для его мощностей
И надеется повернуть свой курс к человеческим целям:
Но все его средства исходят из хранилища Несознательного.
Невидимые, здесь действуют неясные гигантские мировые энергии,
И лишь струйки и токи выпадают на нашу долю.
Наш разум живёт далеко от подлинного Света,
Ловя маленькие фрагменты Истины.
В маленьком уголке бесконечности
Наши жизни - это входы силы океана.
Наши сознательные движения имеют запечатанные истоки,
Но с этими тёмными местами нет обратной связи;
Понимание не связывает наши товарищеские части;
Наши действия появляются из склепа, который игнорируется нашим умом.
Наши глубочайшие глубины невежественны о себе самих;
Даже наше тело - таинственная мастерская;
Как корни нашей Земли скрываются под нашей землей,
Так остаются невидимыми и корни нашего ума и жизни.
Наши источники хранятся закрытыми и спрятаны внизу, внутри;
Наши души движимы силами за стеной.
В подземных пределах духа
Могущество действует и не обращает внимания на то, что оно означает;
Использование бездумных советников и писцов -
Причина того, что мы думаем и чувствуем.
Троглодиты подсознательного Ума,
Плохо обученные, медлительные, заикающиеся толкователи,
Сознающие лишь рутину их маленькой задачи
И занятые записью в наших клетках,
Скрытые в подсознательных тайнах
Среди тёмных оккультных механизмов,
Перехватывают мистическую азбуку Морзе, чей размеренный ритм
Передаёт сообщения от космической Силы.
Шёпот проникает во внутреннее ухо жизни
И отдаётся эхом из тёмных пещер подсознания,
Речь прыгает, мысль дрожит, сердце вибрирует, воля
Отвечает, ткани и нервы повинуются зову.
Наши жизни выражают эти тонкие интимности;
Всё это коммерция тайной Мощи.
Мыслящая марионетка - это ум жизни:
Его выбор - это работа элементарных сил,
Что не знают их собственного рождения, и конца, и причины,
И не замечают огромного намерения, которому они служат.
В этой низшей жизни человека, окрашенной серым и тусклой,
Но наполненной мучительными мелкими постыдными вещами,
Сознательная Кукла толкается сотнями способов
И чувствует толчок, но не руки, что управляют.
Ибо никто не может видеть замаскированную ироническую труппу,
Для которой наши фигуры-личности - марионетки,
Наши поступки - невольные движения в их хватке,
Наша страстная борьба - сцена для развлечения.
Сами не ведая о их собственном источнике силы,
Они играют свою роль в гигантском целом.
Агенты тьмы, имитирующие свет,
Духи, тёмные и движущие тёмными вещами,
Не желая того, они служат более могущественной Силе.
Машины Ананке организуют Случай,
Направляют извращение колоссальной Воли,
Инструменты Незримого, которые используют нас, как их инструменты,
Облечённые силой в низшем состоянии Природы
В действия, которые смертные считают их собственными,
Они вносят несогласованность Судьбы
Или создают рок из небрежного каприза Времени
И бросают жизни людей из рук в руки
В непоследовательной и коварной игре.
Против любой высшей истины бунтует их материал;
Лишь к Титанической силе склонна их воля.
Чрезмерен их захват человеческих сердец,
Они вмешиваются во все повороты нашей природы.
Ничтожные архитекторы низкопробных жизней
И инженеры интереса и желания,
Из грубой приземлённости и грязных трепетаний
И грубых реакций материальных нервов
Они строят наши сгрудившиеся структуры самоволия
И плохо освещённые особняки нашей мысли,
Или окружают прекрасный храм души
Фабриками и рынками эго.
Минутные художники оттенков малости,
Они устанавливают мозаику нашей комедии
Или планируют тривиальную трагедию наших дней,
Устраивают дела, сочетают обстоятельства
И фантазию костюма настроения.
Эти неразумные подстрекатели невежественного сердца человека
И наставники его спотыкающейся речи и воли,
Движители мелких возмущений, вожделений, ненависти,
Изменчивых мыслей и толчков поверхностных эмоций,
Эти слабые иллюзионисты в их масках,
Художники декораций тускло расцвеченного театра
И проворные сценографы человеческой пьесы
Всегда заняты этой плохо освещённой сценой.
Мы сами не способны строить свою судьбу,
Лишь говорить и кичиться своими ролями, как актёры,
Пока не закончится пьеса, и мы не уйдём
В более светлое Время и в более тонкое Пространство.
Так они налагают их маленький пигмейский закон
И сдерживают восходящий медленный подъём человека,
Затем они завершают смертью его слишком скудную прогулку.
Это повседневная жизнь эфемерного существа.
До тех пор пока человеческое животное есть бог,
А плотная низшая природа скрывает душу,
До тех пор пока внешне-пристальное восприятие интеллекта
Служит земным интересам и радостям существа,
Неизлечимая малость преследует его дни.
С тех пор как на земле родилось сознание,
Жизнь в насекомом, обезьяне и человеке одинакова,
Её материал неизменен, её путь - это общий маршрут.
Если [даже] новые проекты, если более богатые детали вырастают,
И мысль добавляется, и более запутанные заботы,
Если мало-помалу она обретает всё более светлый образ,
Всё же даже в человеке [её] сюжет убог и беден.
Грубое содержание продлевает его падшее состояние;
Его маленькие успехи - это неудачи души,
Его маленькие радости перемежаются частыми горестями:
Тяготы и тяжкий труд - высокая цена, которую он платит
За право жить, и его последняя расплата - смерть.
Инерция, погружённая в бессознательное,
Сон, что имитирует смерть, - вот его покой.
Ничтожное великолепие творческой силы
Побуждает его к хрупким человеческим творениям,
Которые всё же переживают краткое дыхание их создателя.
Иногда ему снятся празднества богов,
И он видит, как проходит Дионисийский жест, -
Львиное величие, что разорвало бы его душу,
Если бы через его ослабевшие члены и слабеющее сердце
Пронеслось сладкое и радостное могучее безумие:
Тривиальные развлечения стимулируют и растрачивают
Энергию, данную ему, чтобы расти и быть.
Его маленький час проходит в мелочах.
Недолгое товарищество со многими разногласиями,
Немного любви, ревности и ненависти,
Прикосновение дружбы среди равнодушной толпы
Рисуют его сердечный план на крохотной карте жизни.
Если что-то великое пробуждается, [он] слишком хрупок, чтобы с его подачи
Раскрыть своё зенитное напряжение восторга,
Его мыслью увековечить свой эфемерный взлёт,
Сверкающий отблеск искусства - это развлечение для его глаз,
Трепет, что поражает нервы, - это чары музыки.
Среди его изнурительного труда и столпотворения забот,
Задавленный кружением его теснящихся мыслей,
Он иногда проводит вокруг его ноющего лба
Спокойными могучими руками Природы, чтобы исцелить его жизненную боль.
Её молчание спасает его от самоистязания;
В её спокойной красоте - его чистейшее блаженство.
Новая жизнь брезжит, он смотрит из широких перспектив;
Дыхание Духа движет им, но вскоре отступает:
Его сила не предназначалась удерживать этого могущественного гостя.
Всё притупляется до условностей и рутины,
Или яростное возбуждение приносит ему яркие радости:
Его дни окрашены красным оттенком борьбы,
И жарким ослеплением похоти, и алым пятном страсти;
Битвы и убийства - его племенная игра.
У него нет времени, чтобы повернуть его взгляд внутрь
И найти его потерянное "я" и его мёртвую душу.
Его движение — на слишком короткой оси колёс;
Он не может парить, но ползёт по своей долгой дороге,
Или, если он, нетерпеливый в тянущемся ходе Времени,
Погнался бы в великолепной спешке по медленной дороге Судьбы,
Его сердце, что бежит, быстро задыхается, устаёт и тонет;
Или он всё время идёт и не находит конца.
Немногие могут с трудом подняться к большей жизни.
Всё настроено на низшие масштаб и сознательный уровень.
Его знание обитает в доме Невежества;
Его сила даже однажды не касается Всемогущего,
Редки его визиты небесного экстаза.
Блаженство, что спит в вещах и пытается пробудиться,
Прорывается в нём в мелкой радости жизни:
Эта скудная милость - его постоянное пребывание;
Она облегчает бремя его многочисленных болезней
И примиряет его с его маленьким миром.
Он удовлетворён его обычным средним видом;
Надежды на завтрашний день и его старые круги мысли,
Его старые знакомые интересы и желания
Он превратил в толстую и узкую изгородь,
Защищающую его маленькую жизнь от Незримого;
Родство его существа с бесконечностью
Он спрятал от себя в самое внутреннее "я",
Отгораживая себя от величия скрытого Бога.
Его существо было сформировано, чтобы играть тривиальную роль
В маленькой драме на незначительной сцене;
В узком сюжете он раскинул свой шатёр жизни
Под широким взглядом звёздного Простора.
Он - это венец всего, что было создано:
Поэтому труд творения оправдан;
Это - результат мира, последнее равновесие Природы,
И если бы это было всем и ничего большего не значило,
Если бы то, что видится сейчас, было всем, что должно быть,
Если бы это не было ступенью, через которую мы проходим
На нашем пути от Материи к вечному "Я",
К Свету, что создал миры, Причину вещей,
Вполне можно было бы интерпретировать существование
Ограниченного взгляда нашего ума
Как случайность во Времени,
Как иллюзию или феномен или чудачество,
Как парадокс творящей Мысли,
Что движется между нереальными противоположностями,
Как неодушевлённую Силу, борющуюся, чтобы чувствовать и знать,
Как Материю, что случайно прочитала себя Умом,
Как бессознательность, чудовищно породившую душу.
Временами всё выглядит нереальным и далёким:
Нам кажется, что мы живём в выдумке наших мыслей,
Взятых из рассказа об ощущениях фантастического путешественника
Или пойманных на плёнку записывающего мозга,
В вымысле или в обстоятельствах в космическом сне.
Лунатик, гуляющий под луной,
Образ эго проходит через невежественный сон,
Считая моменты призрачного Времени.
В ложной перспективе следствий и причин,
Доверяя обманчивой панораме мирового пространства,
Он непрестанно дрейфует от сцены к сцене,
Не зная куда, к какому мифическому краю.
Всё здесь снится или сомнительно существует,
Но кто этот сновидец и откуда он смотрит,
Пока неизвестно или лишь смутно угадывается.
Либо мир реален, но мы сами слишком малы,
Недостаточны для могущества нашей сцены.
Тонкая кривая жизни пересекает титанический вихрь
Орбиты бездушной вселенной,
И в чреве разбросанной катящейся массы
Ум выглядывает из маленького случайного шара
И задаётся вопросом, что есть он сам и все вещи.
И всё же для некоего интернированного субъективного зрения,
Что странным образом сформировалось в незрячем веществе Материи,
Точечный момент маленького "я"
Принимает фигуру, как сознательную базу мирового существа.
Такова наша сцена в полусвете внизу.
Это признак бесконечности Материи,
Это таинственный смысл картины, показанной
Для Науки великаншей, измерительницей её поля,
Когда она изучает записи её тщательного исследования
И математизирует её огромный внешний мир,
Чтобы Разум был связан в круге чувств
Или в широком неощутимом Обмене Мыслей,
Как спекулянт в тонких обширных идеях,
Абстракциях в пустоте её валюты,
Мы не знаем, на каких твёрдых ценностях она основана.
Лишь религия в этом банкротстве
Презентует её сомнительные богатства нашим сердцам
Или подписывает необеспеченные чеки на Запредельное:
Наша бедность должна там получить своё воздаяние.
Наши духи уходят, отбрасывая бесполезную жизнь,
В пустое неизвестное или забирают с собой
Паспорт смерти в бессмертие.
Всё же это было лишь временной схемой,
Ложной видимостью, набросанной ограниченным чувством,
Недостаточным самораскрытием Ума,
Ранней попыткой, первым экспериментом.
Это была игрушка, чтобы развлечь землю-дитя;
Но знание не заканчивается на этих поверхностных силах,
Что живут на краю Невежества
И не осмеливаются заглянуть в опасные глубины
Или вглядеться вверх, измеряя Неизвестное.

 Отправлено: 12.11.22 19:46. Заголовок: Есть более глубокое ..

Есть более глубокое видение изнутри,
И, когда мы покидаем эти маленькие окрестности ума,
Более великое видение встречает нас на высотах
В сияющей широте взгляда духа.
Наконец, в нас пробуждается Душа-свидетель,
Что смотрит на невидимые истины и сканирует Неизвестное;
Тогда всё принимает новый и чудесный облик:
Мир дрожит от Божественного света в своём средоточии,
В глубине сердца Времени двигаются и живут высокие цели,
Границы жизни рушатся и соединяются с бесконечностью.
Эта широкая, беспорядочная, но жёсткая схема становится
Величественной путаницей Богов,
Игрой, работой неоднозначной божественности.
Наши поиски - это краткоживущие эксперименты,
Проводимые бессловесным и непостижимым Могуществом,
Проверяющим его исходы из бессознательной Ночи,
Чтобы встретить его сияющее "я" Истины и Блаженства.
Оно всматривается в Реальность сквозь видимую форму;
Оно трудится в нашем смертном уме и чувствах;
Среди фигур невежества,
В символических изображениях, нарисованных словом и мыслью,
Оно ищет истину, на которую указывают все фигуры;
Оно ищет источник Света с помощью лампы видения;
Оно трудится, чтобы найти Делателя всех работ,
Неощутимое "Я" внутри, которое есть проводник,
Неведомое "Я" вверху, которое есть цель.
Не всё здесь - задача ослеплённой природы:
Слово, Мудрость наблюдают за нами свыше,
Свидетель, санкционирующий её волю и работы,
Око, невидимое в невидящих просторах;
Есть Влияние Света свыше,
Есть мысли, далёкие и запечатанные вечностью;
Мистический мотив движет звёздами и солнцами.
В этом переходе от глухой невежественной Силы
К борющемуся сознанию и преходящему дыханию
Могущественная Сверхприрода ожидает во Времени.
Мир другой, чем мы думаем сейчас и видим,
Наши жизни - более глубокая тайна, чем нам казалось;
Наши умы - запускающие в гонке к Богу,
Наши души - делегированные "я" от Всевышнего.
Через космическое поле по узким улочкам,
Просящий скудную подачку из рук Фортуны
И облачённый в нищенские одежды, идёт Единый.
Даже в театре этих маленьких жизней
Позади действия дышит тайная сладость,
Побуждение миниатюрной божественности.
Мистическая страсть из колодцев Бога
Протекает через охраняемые пространства души;
Сила, что помогает поддерживать страдающую землю,
Невидимая близость и скрытая радость.
Приглушённые биения оттенков смеха,
Шёпот оккультного счастья,
Ликование в глубинах сна,
Сердце блаженства внутри мира боли.
Дитя, вскормленное тайной грудью Природы,
Дитя, гуляющее в волшебных лесах,
Играющее на флейте в восторге от потоков духа,
Ожидает часа, когда мы повернёмся на его зов.
В этом облачении плотской жизни
Душа, что есть искра Бога, выживает,
И иногда она прорывается сквозь грязный экран
И зажигает пламя, что делает нас отчасти божественными.
В клетках нашего тела восседает скрытое Могущество,
Что видит невидимое и планирует вечность,
Мельчайшие наши части имеют пространство для глубочайших потребностей;
Туда тоже могут прийти золотые Посланники:
Дверь прорезана в грязной стене самости;
Через низкий порог со склонёнными головами
Проходят Ангелы экстаза и самоотдачи,
А во внутреннем святилище сновидений поселились
Создатели образа божественной жизни.
Там есть и сострадание, и огнекрылая жертва,
И вспышки симпатии и нежности
Отбрасывают небесные огни из уединённого святилища сердца.
Работа делается в глубокой тишине;
Слава и чудо духовного чувства,
Смех в вечном пространстве красоты,
Трансформирующие мировой опыт в радость,
Населяют тайну нетронутых глубин;
Убаюканная ритмами Времени, вечность спит в нас.
В запечатанном герметическом сердце, в счастливой сердцевине,
Неподвижной за этой внешней формой смерти,
Вечная Сущность подготавливает внутри
Своей материи божественное счастье,
Своё царство небесных феноменов.
Даже в нашем скептическом уме невежества
Приходит предвидение какого-то огромного освобождения,
Наша воля медленно поднимается к нему и формирует руки.
Каждая часть в нас желает своего абсолюта.
Наши мысли жаждут вечного Света,
Наша сила исходит от всемогущей Силы,
И с тех пор как из завуалированной радости Бога были созданы миры,
И с тех пор как вечная Красота требует формы,
Даже здесь, где всё сделано из праха бытия,
Наши сердца захвачены, уловленные формами,
Наши истинные чувства слепо ищут блаженства.
Наше заблуждение распинает Реальность,
Чтобы заставить её родиться и [обрести] божественное тело здесь,
Неодолимое, воплощённое в человеческой форме
И дышащее во плоти, которую можно потрогать и обнять,
Его знание должно спасти древнее невежество,
Его спасительный свет - несознательную вселенную.
И когда это более великое "Я", подобно морю, спустится вниз,
Чтобы заполнить этот образ нашей быстротечности,
Всё будет захвачено восторгом, трансформировано:
В волнах невообразимого экстаза будут катиться
Наши ум и жизнь, и чувства, и смех в свете,
Другом, чем этот жёсткий ограниченный человеческий день,
Ткани тела будут трепетать в апофеозе,
Его клетки выдержат яркую метаморфозу.
Это маленькое существо Времени, эта призрачная душа,
Этот живой карлик-марионетка затемнённого духа
Восстанет из его блуждания в мелких мечтах.
Его форма личности и его эго-облик,
Лишённые этой смертной пародии,
Подобной глиняному троллю, замешиваемому в бога,
Новосотворённые в образе вечного Гостя,
Будут уловлены [и прижаты] к груди белой Силы
И, пылая райским прикасанием
В розовом огне сладкой духовной милости,
В красной страсти их бесконечного изменения,
Вздрогнут, проснутся и затрепещут в экстазе.
Будто развернув вспять чары искажения,
Освободясь от чёрной магии Ночи,
Отказавшись от рабства у тусклой Бездны,
Он, наконец, постигнет, кто жил в невидимом,
И, охваченный изумлением в сердце, поклоняющемся
Царствующему Божеству-Ребёнку, преклонит колени, осознавая,
Трепеща от красоты, восторга и любви.
Но сначала мы должны достичь восхождения духа
Из бездны, из которой взошла наша природа.
Душа должна суверенно парить над формой
И взбираться на вершины за пределами полусна разума;
Наши сердца должны сообщаться с небесной силой,
Удивить животное оккультным богом.
Затем, разжигая золотой язык жертвоприношения,
Призывая силы светлого полушария,
Мы сбросим позор нашего смертного состояния,
Сделаем бездну дорогой для нисхождения Небес,
Познакомим наши глубины с божественным Лучом
И расколем тьму мистическим Огнём.
Снова отважившись [войти] в натальный туман,
Через опасную дымку, через беременное шевеление,
Он держал свой путь по берегу астрального хаоса,
Среди серых лиц его демонических богов,
Вопрошаемый шёпотом их мерцающих призраков,
Осаждаемый колдовством их текучей силы.
Подобно тому, кто идёт без проводника по чужим полям,
Склоняясь к незнанию о том, где он и на что надеется,
Он ступал по земле, которая проваливалась под его ногами,
И путешествовал в каменной силе к мимолётной цели.
Его след за ним был исчезающей линией
Мерцающих точек в смутной необъятности;
Бестелесный ропот перемещался рядом с ним
В раненном мраке, жалуясь на свет.
Огромное препятствие для его неподвижного сердца,
Наблюдающая непрозрачность умножалась, когда он сдвигал
Её враждебную массу мёртвых и пристально смотрящих глаз;
Темнота мерцала, как гаснущий факел.
Вокруг него потухло призрачное сияние,
Населённое тёмными и обманчивыми обликами
Тёмной и безмерной пещеры смутного Несознательного.
Его единственным солнечным светом было пламя его духа.

Конец Песни 5

перевод 16-22.04.2019 года

ред. 12.11.2022

 Отправлено: 12.11.22 21:15. Заголовок: Шри Ауробиндо Савитри Книга 2 Песнь 6

ЦАРСТВА И БОЖЕСТВА БОЛЕЕ ВЕЛИКОЙ ЖИЗНИ

Как тот, кто между тусклыми отступающими стенами
К далёкому проблеску выхода из тоннеля,
Надеясь на свет, идёт теперь более свободным шагом
И чувствует приближение дыхания в более просторном воздухе,
Так он вырвался из этой серой анархии.
Он вошёл в недействительный мир,
В лишённый цели регион остановленного рождения,
Где бытие убегало от небытия и осмеливалось
Жить, но не имело силы держаться долго.
Вверху мерцал задумчивый лик неба,
Мучительного, пересекаемого полосами сомнительной дымки,
Путешествующего с пением блуждающих ветров
И взывающего о направлении в пустоте,
Подобно слепым душам, ищущим себя самих, что они потеряли,
И странствующим через неведомые миры;
Крылья смутного вопрошания встретили ответ Пространства.
После отрицания забрезжила сомнительная надежда,
Надежда на себя и на форму, и на позволение жить,
И на рождение того, чего ещё никогда не могло быть,
И радость от риска ума, от выбора сердца,
От Милости неизвестного и от вручения внезапного сюрприза,
И от прикасания уверенного восторга в неуверенных вещах:
К странному неопределённому тракту привело его путешествие,
Где сознание играло с бессознательным "я",
А рождение было попыткой или эпизодом.
Обаяние приближалось, что не могло сохранить его чар,
Жаждущее Могущество, что не могло отыскать его путь,
Случай, что выбрал странную арифметику,
Но не мог связать с ней формы, что она создавала,
Множество, что не могло защитить его сумму,
Которая меньше нуля становилась и более единицы.
Придя к большому и смутному ощущению,
Что не заботилось определять его мимолётное течение,
Жизнь трудилась в странном и мифическом воздухе,
Лишённом её сладких великолепных солнц.
В воображаемых мирах, никогда ещё не становившихся истинными,
Длительное мерцание на грани творения
Одно блуждало и мечталось и никогда не останавливалось, чтобы воплотить [себя]:
Воплотить означало бы разрушить это магическое Пространство.
Чудеса сумеречной волшебной страны,
Полной красоты, странно, тщетно созданной,
Волнение причудливых реальностей,
Смутные знаки Великолепия, запечатлённого наверху,
Пробудили страсть желания глаз,
Вынудили поверить влюблённой мысли
И привлекли сердце, но не привели его к цели.
Магия текла, словно движущиеся сцены,
Что сохраняли на какое-то время мимолётную утонченность
Бережливых линий, очерченных абстрактным искусством
В редком скудном свете слабой кистью сновидения
На серебряном фоне неопределённости.
Младенческое сияние небес ближе к утру,
Огонь, интенсивно задуманный, но никогда не зажигаемый,
Ласкал воздух жаркими намёками дня.
В совершенной жажде шарма несовершенства,
Озарённые, пойманные в ловушку Невежества,
Эфирные существа, привлечённые соблазном тела
В этот регион обещаний, взмахивая невидимыми крыльями,
Пришли, голодные, за радостью конечной жизни,
Но были слишком божественными, чтобы ступать по сотворённой почве
И разделять судьбу бренных вещей.
Дети невоплощённого Отблеска,
Возникшие от бесформенной мысли в душе
И влекомые непреходящим желанием,
Пересекали поле преследующего взгляда.
Там работала Воля, что не упорствовала и терпела неудачу:
Жизнь была поиском, но найденное никогда не появлялось.
Ничто там не удовлетворяло, но всё манило,
Казалось, что бывают вещи, никогда не завершающиеся,
Виделись образы, что выглядели живыми действиями,
И символы скрывали смысл, который они должны были выражать,
Бледные сны становились реальными для глаз сновидца.
Туда приходили души, что тщетно стремились к рождению,
И духи, пойманные в ловушку, могли блуждать неограниченное время,
Но никогда не находили истины, которой они живут.
Все бежали подобно надеждам, что ищут скрытый шанс;
Не было ничего твёрдого, ничто не ощущалось завершённым:
Всё было ненадёжно, чудесно и частично истинно.
Это, казалось, было царство жизней, что не имеют основы.
Затем осенил более великий поиск, расширенное небо,
Путешествие под крыльями размышляющей Силы.
Сначала пришло царство утренней звезды:
Сумеречная красота трепетала под его копьём
И пульсация обещания более широкой Жизни.
Затем медленно взошло огромное и сомнительное солнце,
И в его свете она создала из себя мир.
Там был дух, что искал его собственное глубинное "я",
Но был доволен фрагментами, выставленными напоказ,
И частями жизни, что противоречили целому,
Но, сложенные вместе, могли однажды стать истиной.
И всё же что-то, казалось, было, наконец, достигнуто.
Растущий объём воли существовать,
Текст жизни и график силы,
Скрипт действий, песня сознательных форм,
Отягощённых смыслами, ускользающими от захвата мыслью,
И переполненных оттенками ритмического крика жизни,
Могли написать себя на сердцах живых существ.
Во вспышке могущества тайного Духа,
В ответном восторге Жизни и Материи
Можно было уловить некое лицо бессмертной красоты,
Что придавало бессмертие радости момента,
Некое слово, способное воплотить высочайшую Истину,
Выскочившее от случайного напряжения души,
Некий оттенок Абсолюта мог упасть на жизнь,
Некая слава знания и интуитивного видения,
Некая страсть восторженного сердца Любви.
Иерофант бестелесной Тайны,
Интернированный в незримую духовную оболочку,
Воля, что выталкивает чувства за пределы их диапазона,
Чтобы ощущать неосязаемые свет и радость,
Отчасти нашла свой путь в покой Невыразимого,
Отчасти захватила запечатанную сладость желания,
Что жаждало [испить] из груди таинственного Блаженства,
Отчасти проявила завуалированную Реальность.
Душа, не закутанная в свой плащ ума,
Могла уловить истинный смысл мира форм;
Освещённая видением в мысли,
Воспламенённая понимающим пламенем сердца,
Она могла удерживать в сознательном эфире духа
Божественность символической Вселенной.
Это царство вдохновляет нас нашими обширными надеждами;
Силы его осуществили высадку на наш земной шар,
Знаки его начертали свой узор в наших жизнях:
Оно придаёт суверенное движение нашей судьбе,
Его блуждающие волны мотивируют высокий всплеск нашей жизни.
Всё, что мы ищем, имеет прообраз там,
И всё, о чём мы не знали и никогда не искали,
Также однажды должно родиться в человеческих сердцах,
Чтобы Вневременный мог осуществиться в вещах.
Воплощённая в мистерии дней,
Вечная в незамкнутой Бесконечности,
Восходящая бесконечная возможность
Поднимается высоко по безвершинной лестнице снов
Существа, что навсегда в сознательном трансе.
Всё, что на этой лестнице, ведёт к невидимому концу.
Энергия нескончаемой быстротечности совершает
Путешествие, из которого нет гарантированного возврата,
Паломничество Природы в Неизвестное.
Как будто в её восхождении к её потерянному источнику
Она надеется развернуть всё, что когда-либо могло существовать,
Её высокая процессия движется от ступени к ступени,
Прогресс прыгает от вида к большему виду,
Процесс марширует от формы к более обширной форме,
[Это] караван неисчерпаемых
Формаций безграничной Мысли и Силы.
Её вневременная Мощь, что когда-то лежала на коленях
Безначального и бесконечного Покоя,
Теперь отделена от бессмертного блаженства Духа,
Воздвигает в типе все радости, которые она потеряла;
Облекая преходящую субстанцию в форму,
Она надеется освобождением от творящего акта
Перескочить когда-нибудь пропасть, которую она не может заполнить,
Исцелить на время рану разделения,
Вырваться из тюрьмы моментов ничтожества
И встретиться с широкими величественностями Вечности
В неопределённом поле времени, разделённом здесь [на части].
Она почти приближается к тому, что никогда не может быть достигнуто;
Она заключает вечность в часы
И наполняет маленькую душу Бесконечностью;
Недвижимое склоняется к магии её зова;
Она стоит на берегу в Безграничном,
Воспринимает бесформенного Обитателя во всех формах
И ощущает вокруг себя объятия бесконечности.
Её задача не имеет конца; она не служит никакой цели,
Но трудится, ведомая безымянной Волей,
Что пришла из какого-то непознаваемого бесформенного Простора.
Это её тайная и невыполнимая задача -
Поймать беспредельное в сеть рождения,
Облечь дух в физическую форму,
Одолжить речь и мысль Невыразимому;
Она подталкивается к раскрытию вечно Непроявленного.
И всё же благодаря её мастерству было сделано невозможное:
Она следует её возвышенному иррациональному плану,
Изобретает приёмы её магического искусства,
Чтобы найти новые тела для Бесконечного
И образы для Невообразимого;
Она заманила Вечное в объятия Времени.
Даже теперь ни себя она не знает, ни то, что сотворила.
Ибо всё произведено под загадочной маской:
Видимость другого аспекта, чем скрытая истина,
Носит на себе фокус иллюзии,
Фальшивую управляемую временем нереальность,
Незавершённое творение изменяющейся души
В теле, изменяющемся с обитателем.
Незначительны её средства, бесконечна её работа;
На огромном поле бесформенного сознания,
В маленьких конечных штрихах ума и чувств
Она бесконечно раскрывает бесконечную Истину;
Вневременная мистерия вырабатывается во Времени.
Величие, о котором она мечтала, её действия упустили,
Её труд - это страсть и боль,
Восторг и мука, её слава и её проклятие;
И всё же она не может выбирать, но трудится;
Её могучее сердце запрещает ей прекращать.
Пока существует мир, её неудача живёт
Удивительным и вмешивающимся взглядом Разума,
Безрассудством и неописуемой красотой,
Великолепным безумием воли к жизни,
Смелостью, бредом восторга.
Это закон её существа, его единственный ресурс;
Она насыщается, хотя удовлетворение никогда не приходит,
Её голодная воля расточает повсюду
Её многообразные фантазии о Себе
И тысячу форм одной и той же Реальности.
Мир, что она создала, затронут бегущей каймой истины,
Мир, брошенный в мечту о том, что он ищет,
Икона истины, форма сознательной мистерии.
Он не сдерживался, как земной ум,
Окружённый твёрдыми барьерами очевидных фактов;
Он осмелился доверять уму снов и душе.
Охотник за духовными истинами,
Что ещё только мыслил или догадывался, или удерживался верой,
Он схватил нарисованную в воображении
Райскую птицу и заключил её в клетку.
Эта более великая жизнь очарована Невидимым;
Она взывает к некоему наивысшему Свету за пределами её досягаемости,
Она может чувствовать Тишину, что освобождает душу;
Она чувствует прикасание спасителя, луч божественного:
Красота, добро и истина - вот её божества.
Она ближе к небесным небесам, чем видят земные глаза,
И [её] темнота страшнее, чем жизнь человека может вынести:
Она имеет родство с демоном и Богом.
Странный энтузиазм тронул её сердце;
Она жаждет высот, она страстно желает высочайшего.
Она ищет совершенное слово, совершенную форму,
Она прыгает на вершину мысли, на вершину света.
Ибо Бесформенное приближается формой,
И полное совершенство граничит с Абсолютом.
Как дитя небес, которое никогда не видело его дома,
Её импульс встречает вечное в точке:
Она может лишь приблизиться и коснуться, но не может удержать;
Она может лишь напрячься в сторону какой-то яркой крайности:
Её величие в том, чтобы искать и творить.
На каждом плане это Величие должно творить.
На земле, в небесах, в аду она всё та же;
В каждой судьбе она играет её могущественную роль.
Хранительница огня, что зажигает солнца,
Она торжествует в её славе и её могуществе:
Противостоящая, угнетённая, она несёт желание Бога родиться:
Дух выживает на почве небытия,
Мировая сила переживает шок утраты иллюзий мира:
Немая, она всё ещё Слово, инертная - Могущество.
Здесь, падшая, рабыня смерти и невежества,
К бессмертным вещам она ведома, чтобы [к ним] стремиться,
И движима, чтобы знать даже Непознаваемое.
Даже невежественный, нулевой, её сон творит мир.
Когда наиболее невидима, наиболее могущественно она работает;
Находящаяся в атоме, погребённая в прахе,
Её быстрая творящая страсть не может прекратиться.
Несознание - это её долгая гигантская пауза,
Её космический обморок - колоссальная фаза:
Рождённая во Времени, она скрывает её бессмертие;
В смерти, в её постели, она ожидает часа, чтобы подняться.
Даже если отвергнут Свет, что послал её вперёд,
И мертва надежда, в которой она нуждалась для её задачи,
Даже когда её ярчайшие звёзды гаснут в Ночи,
Выкармливаемая трудностями и бедствиями
И с болью для служанки её тела, массажистки, кормилицы,
Её измученный невидимый дух всё ещё продолжает
Трудиться, хоть и во тьме, творить, хоть и с муками;
Она носит распятого Бога на её груди.
В холодных бесчувственных глубинах, где нет радости,
Замурованная, подавленная сопротивляющейся Пустотой,
Где ничто не движется и ничто не может становиться,
Она всё ещё помнит, всё ещё призывает умение,
Которое Чудотворец дал ей при её рождении,
Придаёт сонной бесформенности облик,
Открывает мир там, где раньше ничего не было.
В царствах, ограниченных распростёртым кругом смерти,
Тёмной вечностью Невежества,
Дрожью в инертной несознательной массе,
Или заточённых в неподвижных вихрях Силы,
Глухих и немых при слепом принуждении Материи,
Она отказывается неподвижно спать в пыли.
Затем, в наказание за её бунтарское пробуждение,
Вызванное лишь жёсткими механическими Обстоятельствами,
Как орудием её магического ремесла,
Она лепит богоподобные чудеса из грязи;
В плазму она вкладывает её немой бессмертный порыв,
Помогает живой ткани мыслить, закрытому чувству ощущать,
Мелькает в хрупких нервах острыми посланиями,
В сердце плоти чудесным образом любит,
Грубым телам даёт душу, волю, голос.
Она всегда призывает, будто волшебным жезлом,
Бесчисленных существ, формы и сцены,
Факелоносцев её великолепия через Время и Пространство.
Этот мир - её долгое путешествие сквозь ночь,
Солнца и планеты, будто лампы, освещают её путь,
Наш разум - доверенный её мыслей,
Наши чувства - её вибрирующие свидетели.
Там, черпая свои знаки из вещей, отчасти истинных, отчасти ложных,
Она трудится, чтобы заменить реализованными мечтами
Память о её потерянной вечности.
Таковы её деяния в этом огромном мировом невежестве:
Пока завеса не будет снята, пока ночь не мертва,
При свете или во тьме, она продолжает её неустанный поиск;
Время - её путь бесконечного паломничества.
Одна могучая страсть движет всеми её работами.
Её вечный Возлюбленный - причина её действий;
Для него она выпрыгнула вперёд из незримых Просторов,
Чтобы переместиться сюда, в совершенно бессознательный мир.
Его действия - её коммерция с её скрытым Гостем,
Его настроения она принимает за страстные формы её сердца;
В красоте она дорожит солнечным светом его улыбки.
Стыдясь её богатой космической бедности,
Она задабривает её маленькими дарами его могущество,
Хранит в её сценах верность его взгляду
И уговаривает его большеглазые блуждающие мысли обитать
В фигурах её миллионно-импульсной силы.
Лишь привлекать её завуалированного компаньона
И удерживать его близко от её груди в её мировом плаще,
Чтобы он не вернулся из её объятий в его бесформенный покой, -
Есть [всё] занятие её сердца и её цепкая забота.
Но когда он наиболее близок, она чувствует его далёким.
Ибо противоречие - закон её природы.
Хотя она всегда [пребывает] в нём, а он в ней,
Словно не ведая о вечной связи,
Её воля в том, чтобы запереть Бога в её работах
И охранять его, как её любимого пленника,
Чтобы они никогда не могли вновь расстаться во Времени.
Сначала она устроила роскошную палату
Для сна духа, глубокую внутреннюю комнату,
Где он спит, как забытый гость.
Но теперь она поворачивается, чтобы разрушить чары забвения,
Будит спящего на скульптурном диване;
Она вновь находит Присутствие в форме
И в свете, который пробуждается вместе с ним, восстанавливает
Смысл в спешке и торможении Времени,
И через этот ум, что когда-то затмевал душу,
Проходит сияние невидимого божества.
Через светящийся сон духовного пространства
Она строит творение, подобное радужному мосту
Между изначальной Тишиной и Пустотой.
Сеть создаётся из подвижной Вселенной;
Она плетёт ловушку для сознательного Бесконечного.
С ней знание, что скрывает его шаги
И выглядит немым всемогущим Невежеством.
С ней сила, что творит истинные чудеса;
Невероятное - это её материал обычных фактов.
Её цели, её работы оказываются загадками;
Изученные, они становятся другими, чем были,
Объяснённые, они кажутся ещё более необъяснимыми.
Даже в нашем мире воцарилась тайна,
Скрыта хитрая земная ширма тривиальной простоты;
Её большие уровни сделаны из магии.
Здесь загадка показывает свою великолепную призму,
Здесь нет глубокой маскировки обыденностью;
Оккультный, глубокий приходит весь опыт,
Диво всегда ново, чудо божественно.
Есть скрытое бремя, таинственное прикасание,
Есть загадка скрытого смысла.
Хотя никакая земная маска не давит на её лицо,
Она скрывается в себя от своего же собственного взгляда.
Все формы есть знаки какой-то завуалированной идеи,
Чья тайная цель скрывается от преследования ума,
Но всё же является чревом суверенного последствия.
Там каждая мысль и чувство - это действие,
И каждое действие - символ и знак,
И каждый символ скрывает живое могущество.
Она строит вселенную из истин и мифов,
Но то, что ей больше всего нужно, она не может построить;
Всё показываемое есть форма или копия Истины,
Но Реальное скрывает от неё его мистическое лицо.
Всему остальному, что она находит, недостаёт вечности;
Всё разыскивается, а Бесконечное упускается.
Сознание, озарённое Истиной свыше,
Ощущалось; оно видело свет, но не Истину:
Оно уловило Идею и построило из неё мир;
Оно создало там Образ и назвало его Богом.
И всё же что-то истинное и внутреннее таилось там.
Существа этого мира большей жизни,
Обитатели более истинного воздуха и более свободного пространства,
Живут не телом и не внешними вещами:
Более глубокая жизнь была местопребыванием их "я".
В этом интенсивном пространстве близости
Объекты обитают, как компаньоны души;
Действия тела - это второстепенный сценарий,
Поверхностное отображение жизни внутри.
Все силы - это свита Жизни в этом мире,
А мысль и тело двигаются, как её слуги.
Вселенские шири дают ей место:
Все чувствуют космическое движение в их действиях
И являются инструментами её космической мощи.
Или их собственное "я" они делают их вселенной.
Всем, кто поднялся к более великой Жизни,
Голос нерождённых вещей шепчет на ухо,
Их глазам, посещаемым неким высоким солнечным светом,
Устремление показывает образ короны:
Чтобы выработать семя, которое она бросила внутрь,
Чтобы достичь её силы, в них живут её создания.
Каждый - это величие, растущее к высотам
Или из его внутренних центральных океанов наружу;
В круговой ряби концентрической силы
Они поглощают, пресыщаясь, их окружение.
Даже из такой величины многие строят хижины;
Замкнутые в более узких широтах и в более кратких перспективах,
Они живут, довольствуясь некоторым небольшим завоёванным величием.
Управлять маленькой империей самих себя,
Быть личностью в их личном мире,
Делать радости и горести окружающих своими
И удовлетворять свои жизненные мотивы и жизненные потребности -
Это достаточная плата и должность для этой силы,
Управляющей Личностью и её судьбой.
Это была переходная линия и стартовая точка,
Первая иммиграция в небесное
Для всех, кто переходит в эту сверкающую сферу:
Это родственники нашей земной расы;
Этот регион граничит с нашим смертным состоянием.
Из этого более широкого мира исходят наши более великие движения,
Его могущественные формации строят наши растущие "я";
Его творения - наши более яркие копии, -
Завершают типажи, которые мы лишь инициируем,
И надёжно являются теми, кем мы стремимся стать.
Как будто продуманные вечные характеры,
Целые, не увлекаемые, как мы, противоположными течениями,
Они следуют невидимому лидеру в сердце,
Их жизни подчиняются закону внутренней природы.
Там хранится кладезь величия, форма героя;
Душа - бдительный строитель её судьбы;
Нет духа безразличного и инертного;
Они выбирают их сторону, они видят Бога, которому поклоняются.
Битва ведётся между истинным и ложным,
Паломничество отправляется к божественному Свету.
Ибо даже Невежество там стремится знать
И сияет блеском далёкой звезды;
Там есть знание в сердце сна,
И природа приходит к ним, как сознательная сила.
Идеал - их лидер и их король:
Стремясь к монархии солнца,
Они взывают в Истине к их высокой правительнице,
Удерживая её воплощаемой в их ежедневных действиях,
И наполняют их мысли её вдохновенным голосом,
И преображают их жизни в её дышащую форму,
Пока они тоже не разделят её солнечно-золотую божественность.
Или они подписываются на истину Тьмы;
Будь то за Небеса или Ад, они должны вести войну:
Воины Добра, они служат сияющему делу,
Или являются солдатами Зла в уплату за Грех.
Для зла и добра равное владение сохраняется везде,
Где Знание есть близнец Невежества.
Все силы жизни стремятся к их божеству
В широте и смелости этого воздуха,
Каждая строит её храм и расширяет её культ,
И Грех там тоже есть божественность.
Утверждая красоту и великолепие её закона,
Она требует жизнь как её естественное владение,
Занимает трон мира или облачается в папскую мантию:
Её поклонники провозглашают её священное право.
Ложь в красной тиаре они почитают,
Поклоняются тени искривлённого Бога,
Признают чёрную Идею, которая выкручивает мозг,
Или лгут с блудной Силой, которая убивает душу.
Мастерская добродетель делает величавую позу
Или Титаническая страсть подстрекает к гордому беспокойству:
На алтаре Мудрости они - короли и жрецы,
Или их жизнь - это жертва идолу Власти.
Или Красота сияет над ними, подобно блуждающей звезде;
Слишком далёкие, чтобы дотянуться, [слишком] страстные, они следуют за её светом;
В Искусстве и жизни они ловят луч Все-Прекрасного
И делают мир сияющим дворцом их сокровищ:
Даже обычные фигуры одеваются в чудо;
Шарм и величие, заключённые в каждом часе,
Пробуждают радость, которая дремлет во всех сотворённых вещах.
Могучая победа или могучее падение,
Трон на небесах или яма в аду,
Двойную Энергию они оправдали,
И отметили их души её огромной печатью:
Что бы ни сделала с ними Судьба, они это заслужили;
Что-то они содеяли, кем-то они явились, [теперь] изживают.
Материя есть результат души, а не её причина.
В противовес земной истине вещей
Грубое весит меньше, тонкое значит больше;
На внутренние ценности навешивается внешний план.
Как трепещет от мысли выражающее слово,
Как жаждется действие со страстью души,
Так кажущийся разумным облик этого мира,
Вибрируя, оглядывается назад на некую внутреннюю мощь.
Ум, не ограниченный внешними чувствами,
Придавал фигуры невесомостям духа,
Воздействия мира регистрировались без каналов
И превращались в конкретную дрожь тела,
В яркие работы бестелесной Силы;
Могущества, здесь подсознательные, что действуют незримо
Или из засады, притаившись за стеной,
Вышли вперёд, раскрывая их лица.
Оккультизм там рос открыто, очевидное содержало
Скрытый поворот и взваливало неизвестное на плечи;
Невидимое ощущалось и толкалось зримыми фигурами.
В общении двух встретившихся умов
Мысль смотрела на мысль и не нуждалась в речи;
Эмоция обнимала эмоцию в двух сердцах,
Они чувствовали трепет друг друга во плоти и нервах
Или таяли друг в друге и становились огромными,
Как когда два дома горят, и огонь соединяется с огнём:
Ненависть сражалась с ненавистью, и любовь врывалась в любовь,
Воля боролась с волей на невидимой почве ума;
Ощущения других, проходя насквозь, подобно волнам,
Оставляли дрожать каркас тонкого тела,
Их гнев мчался галопом в грубой атаке,
Грохотом топочущих копыт по трясущейся земле;
Кто-то чувствовал, как горе другого вторглось в [его] грудь,
Радость другого, ликуя, бежала в крови:
Сердца могли сближаться через расстояния, голоса [слышались] рядом,
Что говорили на берегу чужих морей.
Там бился пульс живого обмена:
Существо ощущалось существом, даже когда [оно] далеко,
И сознание отвечало сознанию.
И всё же окончательного единства там не было.
Была отделённость души от души:
Можно было построить внутреннюю стену молчания,
Броню сознательной мощи, что защищает и укрывает;
Существо могло быть замкнутым и уединённым;
Кто-то мог оставаться обособленным в себе, одиноким.
Идентичность ещё не была покоем союза.
Всё было ещё несовершенным, отчасти известным, отчасти сделанным:
Чудо Несознательного [было] преодолено,
Чудо Сверхсознательного, до сих пор
Неизвестное, само-завёрнутое, неосязаемое, непознаваемое,
Смотрело вниз на них, источник всего, чем они были.
Как формы, они пришли из бесформенной Бесконечности,
Как имена, жили в безымянной Вечности.
Начало и конец были оккультными;
Средний термин работал необъяснимо, резко:
Это были слова, что говорили с обширной бессловесной Истиной,
Это были цифры, заполнявшие незавершённую сумму.
Никто по-настоящему не знал себя, не знал мир
Или Реальность, живущую там воплощённой:
Они знали лишь, что Ум может воспринимать и творить
Из огромного хранилища тайного Сверхразума.
Темнота под ними, яркая Пустота наверху,
Неуверенные, они жили в огромном восходящем Пространстве;
Мистериями они объясняли Мистерию,
Загадочный ответ встречался с загадкой вещей.
Двигаясь в этом эфире неопределённой жизни,
Он сам вскоре стал загадкой для себя;
Он видел всё, как символы, и искал их смысл.
Здесь пробел, здесь останавливается или тонет сила жизни;
Этот дефицит истощает мастерство мага:
Эта нехватка делает всё остальное видимым тонким и голым.
Полувзгляд рисует горизонт её действий:
Её глубины помнят, зачем она пришла,
Но ум забыл или сердце ошибается:
За бесконечными линиями Природы теряется Бог.
В знании суммировать всеведение,
В действии воздвигнуть Всемогущего,
Создать здесь её Создателя было тщеславием её сердца,
Вторгнуться в космическую сцену абсолютным Богом.
Трудясь, чтобы трансформировать всё ещё далёкий Абсолют
Во всеисполняющее прозрение,
В изречение Невыразимого,
Она принесла бы сюда славу силы Абсолюта,
Изменила бы равновесие в ритмичное колебание творения,
Обвенчалась со спокойным небом, с морем блаженства.
Огонь, призывающий вечность во Время,
Делает радость тела столь же яркой, как [радость] души,
Земля, которую она подняла бы к соседству с Небесами,
Трудится, чтобы приравнять жизнь к Высшему
И примирить Вечное с Бездной.
Её прагматизм трансцендентной Истины
Наполняет тишину голосами богов,
Но в крике теряется единственный Голос.
Ибо видение Природы поднимается за пределы её действий.
Жизнь богов на небесах, которую она видит вверху,
Полубог, выходящий из обезьяны, -
Это всё, что она может в нашем смертном элементе.
Здесь полубог, полутитан - её вершина:
Эта более великая жизнь колеблется между землёй и небом.
Острый парадокс преследует её мечты:
Её скрытая энергия подвигает невежественный мир
Искать радости, что отталкиваема её же собственными сильными объятиями:
В её объятиях она не может обратиться к своему источнику.
Необъятна её сила, бесконечна её обширная тяга к действию,
Заблудилось её значение и потерялось.
Хотя она носит в её тайной груди
Закон и путешествующую кривую всех вещей, что рождаются,
Её знание выглядит частичным, её цель мала;
На почве тоски протекают её роскошные часы.
Свинцовое Неведение отягощает крылья Мысли,
Её сила подавляет существо своими одеяниями,
Её действия сковывают её бессмертный взгляд.
Ощущение предела преследует её мастерство,
И нигде не обеспечены удовлетворение или покой:
При всей глубине и красоте её работе
Недостаёт мудрости, что оставляет дух свободным.
Старое и выцветшее обаяние выражает теперь её лицо,
И утомляет его её быстрое и любопытное знание;
Его широкая душа требовала более глубокой радости, чем её.
Из её искусных пут он стремился вырваться;
Но ни врат из рога, ни из слоновой кости
Он не нашёл, ни потайной двери духовного зрения,
Из этого подобного сну пространства не было выхода.
Наше существо должно вечно двигаться сквозь Время;
Смерть не помогает нам, тщетна надежда на прекращение;
Тайная воля заставляет нас выносить.
Отдых для нашей жизни - в Бесконечном;
Она не может завершиться, её конец - высшая Жизнь.
Смерть - это переход, а не цель нашей прогулки:
Какое-то древнее глубокое побуждение трудится [в нас]:
Наши души влекутся, будто на скрытом поводке,
Несомые от рождения к рождению, от мира к миру,
Наши действия продолжают после спадания тела
Старое вечное путешествие без перерыва.
Не найти безмолвной вершины, где Время может отдохнуть.
Это был магический поток, что не достигал моря.
Как бы далеко он ни шёл, куда бы ни повернул,
Колесо работ бежало вместе с ним и опережало [его];
Всегда оставалось завершить последнюю задачу.
Ритм действия и крик поиска
Всегда нарастали в этом неспокойном мире;
Деловитый ропот заполнял сердце Времени.
Всё было изобретением и непрестанным движением.
Сотня способов жить была тщетно испробована:
Однообразие, что принимало тысячи форм,
Пыталось вырваться из его долгой монотонности
И создавать новые вещи, что вскоре становились похожими на старые.
Любопытное украшение заманивало взгляд,
А новые ценности реставрировали древние темы,
Чтоб обмануть ум идеей перемен.
Другая картина, что была всё той же,
Появилась на космическом смутном фоне.
Лишь другой лабиринтообразный дом
Созданий, их деяний и событий,
Город торговли связанными душами,
Рынок творения и её товаров,
Был предложен трудящемуся уму и сердцу.
Цепочка, оканчивающаяся там, где она впервые началась, -
Это дублированный передовой и вечный марш
Прогресса по неизвестному пути совершенства.
Каждая окончательная схема ведёт к продолжению плана.
Всё же каждое новое отступление выглядит последним,
Вдохновенным евангелием, максимальным пиком теории,
Провозглашающим панацею от всех болезней Времени
Или несущим мысль в её предельном зенитном полёте
И трубящим о высочайшем открытии;
Каждая короткая идея, преходящая структура
Публикует бессмертие её правила,
Её притязание быть совершенной формой вещей,
Последним воплощением истины, золотым лучшим [мигом] Времени.
Но не было достигнуто ничего из бесконечной ценности:
Мир, всегда творимый заново, никогда не завершённый,
Всегда складывал полупопытки на неудачные попытки
И видел фрагмент, как вечное Целое.

 Отправлено: 12.11.22 21:55. Заголовок: В бесцельно нарастаю..

В бесцельно нарастающей тотальности сделанных вещей
Существование казалось действием тщетной необходимости,
Борьбой вечных противоположностей
В тесно сжатых объятиях яростного антагонизма,
Пьесой без развязки или идеи,
Голодным маршем жизней без цели,
Или написанной на чистой школьной доске Пространства
Бесплодной и повторяющейся суммой душ,
Надеждой, что не оправдалась, светом, что никогда не сиял,
Трудом неосуществлённой Силы,
Связанной своими действиями в тусклой вечности.
Здесь нет конца или ещё не видно:
Несмотря на поражение, жизнь должна бороться;
Всегда она видит корону, которую не может ухватить;
Её глаза устремлены за пределы её падшего состояния.
В её и в нашей груди всё ещё трепещет
Слава, что когда-то была и которой больше нет,
Или к нам взывает из какого-то неисполненного запредельного
Величие, ещё не достигнутое спотыкающимся миром.
В памяти за нашим смертным чувством
Сохраняется мечта о более просторном, более счастливом воздухе,
Веющем вокруг свободных сердец радости и любви,
Забытых нами, бессмертных в потерянном Времени.
Призрак блаженства преследует её потревоженные глубины;
Ибо она ещё помнит, хоть и столь далёкие теперь,
Её царство золотой лёгкости и радостного желания,
И красоту, и силу, и счастье, что принадлежали ей
В сладости её сияющего рая,
В её царстве бессмертного экстаза
На полпути между безмолвием Бога и Бездной.
Это знание мы храним в наших скрытых частях;
Пробуждённые к смутному призыву тайны,
Мы встречаем глубокую невидимую Реальность,
Гораздо более истинную, чем лик нынешней истины мира:
Мы преследуемы [тем] "я", которое не можем сейчас вспомнить,
И движимы Духом, которым мы ещё [только] должны стать.
Как тот, кто потерял царство его души,
Мы оглядываемся назад на некую божественную фазу нашего рождения,
Другую, чем это несовершенное творение здесь,
И надеемся в этом или в более божественном мире
Всё же восстановить из терпеливой стражи Небес то,
Что мы упускаем из-за забывчивости нашего ума, -
Естественное блаженство нашего существа,
Восторг нашего сердца, который мы обменяли на печаль,
Трепет тела, который мы заменили на простую боль,
Блаженство, к которому стремится наша смертная природа,
Как стремится тёмный мотылёк к полыхающему Свету.
Наша жизнь - это марш к победе, что никогда не завоёвывалась.
Эта волна бытия, жаждущего восторга,
Эта энергичная суматоха неудовлетворённых сил,
Эти длинные далёкие ряды устремлённых вперёд надежд
Поднимают поклоняющиеся глаза в голубую Пустоту, называемую небом,
Ища золотую Руку, что никогда не приходила,
Пришествие, которого ожидает всё творение,
Прекрасный лик Вечности, что появится на дорогах Времени.
И всё же мы говорим себе, разжигая веру,
"О, несомненно, однажды он придёт на наш зов,
Однажды он сотворит нашу жизнь заново
И произнесёт магическую формулу мира
И принесёт совершенство в схему вещей.
Однажды он низойдет в жизнь и на землю,
Оставив скрытность вечных дверей,
В мир, что взывает к нему о помощи,
И принесёт истину, которая освобождает дух,
Радость, которая есть крещение души,
Силу, которая есть протянутая рука Любви.
Однажды он приподнимет ужасную завесу его красоты,
Наложит восторг на бьющееся сердце мира
И обнажит его тайное тело света и блаженства."
Но теперь мы напрягаемся, чтобы достичь неизвестной цели:
Нет конца поискам и рождению,
Нет конца умиранию и возвращению;
Жизнь, что достигает её цели, требует больших целей,
Жизнь, что терпит неудачу и умирает, снова должна жить;
Пока она не нашла себя, она не может исчезнуть.
Должно быть сделано всё, ради чего созданы жизнь и смерть.
Но кто скажет, что даже тогда будет покой?
Или же отдых и действие - одно и то же
В глубокой груди верховного восторга Бога.
В высшем состоянии, когда неведения больше нет,
Каждое движение - это волна покоя и блаженства,
Отдых недвижимой творящей силы Бога,
Действие - рябь в Бесконечном,
И рождение - жест Вечности.
Солнце преображения всё ещё может сиять,
И ночь может обнажить её сердцевину мистического света;
Парадокс самопогашения, самосокрушения
Может превратиться в самосветящуюся тайну,
А неразбериха - в радостное чудо.
Тогда Бог мог бы быть видимым здесь, принять форму здесь;
Была бы раскрыта идентичность духа;
Жизнь открыла бы её истинное бессмертное лицо.
Но теперь бессрочный труд - это её судьба:
В её повторяющейся десятичной дроби событий
Рождение, смерть - это точки непрерывной итерации;
Старые вопросительные знаки на полях каждой завершённой страницы,
Каждого тома истории её усилий.
"Да", хромающее сквозь эоны путешествий, всё ещё
Сопровождается вечным "Нет".
Всё кажется тщетным, но игра бесконечна.
Бесстрастно вращается вечно крутящееся Колесо,
Жизнь не имеет выхода, смерть не приносит избавления.
Пленник самого себя, существо живёт
И сохраняет его тщетное бессмертие;
Вымирание отрицается, его единственный выход.
Ошибка богов создала мир.
Или равнодушный Вечный наблюдает за временем.

Конец Песни VI

перевод Н. Антипова, 22-28.04., 08.05.2019 года

ред. 12.11.2022

 Отправлено: 12.11.22 23:26. Заголовок: Нисхождение в Ночь ..

Нисхождение в Ночь

Ум, освобождённый от жизни, успокоенный, чтобы знать,
Сердце, оторванное от слепоты и боли,
От печати слёз, от уз невежества,
Он повернулся, чтобы найти причину этой глобальной мировой неудачи.
Прочь он взглянул от видимого лица Природы
И устремил свой взгляд в безвидный Простор,
В грозную неведомую Бесконечность,
Спящую за нескончаемым кольцом из вещей,
Что несла Вселенную во вневременных широтах,
И пульсации её бытия - это наши жизни.
Миры строятся её бессознательным Дыханием,
А Материя и Ум - это её фигуры или силы,
Наши бодрствующие мысли - результат её снов.
Завеса была разорвана, что скрывала глубины Природы:
Он видел источник длительной боли мира
И пасть чёрной бездны Невежества;
Зло, охранявшее корни жизни,
Подняло голову и посмотрело ему в глаза.
На тусклом берегу, где умирает субъективное Пространство,
С застывшего хребта, возвышающегося над всем, что есть,
Мрачное пробудившееся Несознание,
Его широкие пустые глаза, удивляясь Времени и Форме,
Взирали на изобретения живой Пустоты
И Бездны, откуда взошли наши начала.
Позади появилась серая резная маска Ночи,
Наблюдающая за рождением всех сотворённых вещей.
Скрытое Могущество, сознающее его силу,
Смутное и таящееся Присутствие повсюду,
Противоречащий Рок, что угрожает всему созданному,
Смерть, фигурирующая, как тёмное семя жизни,
Казалось, порождала и убивала мир.
Затем из мрачной тайны бездн
И из впалой груди Маски
Нечто выползло вперёд, что казалось бесформенной Мыслью.
Вкрадывалось фатальное влияние на творения,
Чьё летальное прикасание преследовало бессмертный дух,
Призрачный перст смерти был возложен на жизнь
И покрыл заблуждением, горем и болью
Врождённую волю души к истине, радости и свету.
Деформация скручивала в кольцо то, что претендовало быть
Истинным поворотом существа, истинным побуждением Природы.
Враждебный и извращённый Ум за работой,
Укрывающийся в каждом углу сознательной жизни,
Искажал Истину своими собственными формулами;
Перехватчик слушания души,
Придающий знанию оттенок сомнения,
Он захватывал оракулы оккультных богов,
Стирал указатели паломничества Жизни,
Отменял твёрдые наскальные указы, высеченные Временем,
И на фундаменте космического Закона
Воздвигал свои бронзовые пилоны беспорядка.
Даже Свет и Любовь, этими замаскированными чарами угрозы
Превращённые из сверкающей природы богов
В падших ангелов и обманчивые солнца,
Сами стали угрозой и прельщением,
Извращённой сладостью, злобой, рождённой небом:
Его сила могла искажать самые божественные вещи.
Ветер печали подул на мир;
Все мысли были осаждены ложью, все действия
Отмечены дефектом или знаком разочарования,
Все высокие попытки - неудачей или тщетным успехом,
Но никто не мог знать причину его падения.
Серая Маска зашептала, и, хотя не было слышно ни звука,
Всё же в невежественном сердце было посеяно семя,
Что несло чёрный плод страдания, смерти и бедствий.
Из холодных степей мрачного Невидимого
Незаметные, носящие серую маску Ночи,
Появились тёмные, ужасные вестники,
Пришельцы из опасного мира силы,
Посланцы абсолюта зла.
В тишине неслышные голоса заговорили,
Руки, которых никто не видел, посеяли роковое зерно,
Не было видно формы, и всё же страшная работа была сделана,
Железный указ, написанный кривыми унциалами,
Наложил закон греха и неблагоприятной судьбы.
Жизнь смотрела на него изменившимися и мрачными глазами:
Её красоту он видел и тоскующее сердце в вещах,
Что довольствовалось небольшим счастьем,
Отвечая на маленький лучик истины или любви;
Он видел её золотой солнечный свет и её далёкое голубое небо,
Её зелень листьев, и оттенки, и запах цветов,
И очарование детей, и любовь друзей,
И красоту женщин, и добрые сердца мужчин,
Но также видел ужасные Силы, что управляют её настроениями,
И мучения, которыми она устилала её пути,
Судьбу, поджидающую людей на невидимых ступенях,
И её зло, и горе, и последний дар смерти.
Дыхание разочарования и упадка,
Развращающее, наблюдало за зрелостью Жизни
И заставляло гнить всё зерно души:
Прогресс стал поставщиком Смерти.
Мир, что цеплялся за закон убитого Света,
Лелеял гнилые трупы мёртвых истин,
Преподносил искривлённые формы как вещи свободные, новые и истинные,
Красотой безобразия и зла упивались,
Чувствуя себя гостями на пиру богов,
И вкушали разложение, как густо приправленную пищу.
Темнота осела на тяжёлом воздухе;
Она согнала яркую улыбку с губ Природы,
Убила врождённое доверие в её сердце
И вселила в её глаза искажённый взгляд страха.
Похоть, что извращает естественную благость духа,
Заменила сфабрикованными добродетелью и пороком
Искренние спонтанные импульсы души:
Поражая природу ложью двойственности,
Их двойные ценности разжигали запретный пыл,
Делали зло избавлением от ложного добра,
Эго откармливалось праведностью и грехом,
И каждый из них становился орудием Ада.
В мусорных кучах вдоль монотонной дороги
Старые простые радости оставались лежать
На пустоши[, возникшей от] нисхождения жизни в Ночь.
Вся слава жизни потускнела, поблёкла от сомнений;
Вся красота заканчивалась стареющим лицом;
Вся власть была названа тиранией, проклятой Богом,
А Истина - фикцией, необходимой [лишь] уму:
Погоня за радостью была теперь усталой охотой;
Всё знание оставалось вопрошающим Невежеством.
Он увидел, будто из тёмного чрева появляющиеся,
Тело и облик невидимого Мрака,
Скрытого за прекрасными внешними сторонами жизни.
Его опасная коммерция - причина наших страданий.
Его дыхание - тонкий яд в сердцах людей;
Всё зло начинается с этого двусмысленного лица.
Опасность преследовала теперь обычный воздух;
Мир наполнился угрожающими Энергиями,
И, куда бы ни обращались его глаза за помощью или надеждой,
В поле и в доме, на улице, на отдыхе и на рынке
Он встречал рыскающие и скрыто приходящие и исчезающие
Вооружённые, беспокоящие воплощённые влияния.
Марш фигур богинь, тёмных и обнажённых,
Тревожил воздух грандиозным беспокойством;
Ужасающие шаги незримо приближались,
Облики, что таили опасность, вторгались в свет сна,
И зловещие существа проходили мимо него по дороге,
Чей взгляд сам по себе нёс угрозу:
Обаяние и сладость, внезапные и грозные,
Лица, что вздымали манящие губы и глаза,
Приближались к нему, вооружённые красотой, как силком,
Но скрывали роковой смысл в каждой линии
И могли опасно измениться в момент.
Но он единственный разглядел эту скрытую атаку.
Завеса лежала на внутреннем видении,
Там была сила, что скрывала её ужасные шаги;
Всё было опровергнуто, но сама мысль была истинной;
Все были осаждены, но не знали об осаде:
Ибо никто не мог видеть авторов их падения.
Сознавая, что какая-то тёмная мудрость ещё таилась,
Что была печатью и гарантом этой силы,
Он пошёл по следу тусклых огромных шагов,
Возвращавшихся в ночь, из которой они пришли.
Территория, достигнутая им, была не застроена и не принадлежала никому:
Туда все могли войти, но никто не оставался там надолго.
Это была ничейная земля зловещего воздуха,
Переполненная окрестность без единого дома,
Пограничная область между миром и адом.
Там нереальность была повелителем Природы:
Это было пространство, где ничто не могло быть истинным,
Ибо ничто не являлось тем, чем претендовало быть:
Высокая наружность окутывала благовидную пустоту.
И всё же ничто не призналось бы в собственном притворстве
Даже самому себе в двусмысленном сердце:
Огромный обман был законом вещей;
Только этим обманом они могли жить.
Несубстанциальное Ничто гарантировало
Ложность форм, что эта Природа принимала
И заставляла их казаться некоторое время существующими и живыми.
Заимствованная магия вытаскивала их из Пустоты;
Они принимали облик и материал, что не относились к ним,
И показывали цвет, который они не могли сохранить,
Отражая фантом реальности.
Каждое радужное сияние было великолепной ложью;
Прекрасная нереальность украшала чарующее лицо.
Ни на что нельзя было надеяться, что оно сохранится:
Радость взращивала слёзы, а добро доказывало зло,
Но никогда из зла никто не выносил добро:
Любовь рано заканчивалась ненавистью, восторг убивался болью,
Истина превращалась в ложь, а жизнью правила смерть.
Сила, что смеялась над злом мира,
Ирония, что соединяла противоположности мира
И бросала их друг другу в объятия, чтобы они сражались,
Поместила сардоническую усмешку на лик Бога.
Отчуждённое, её влияние проникало повсюду
И оставляло на груди след раздвоенного копыта;
Искривлённое сердце и странная сумрачная улыбка
Насмехались над зловещей комедией жизни.
Объявляющая о пришествии опасной Формы
Угрожающая поступь смягчала её ужасные шаги,
Которые никто не мог различить или быть настороже;
Никто не слышал, пока не приближалась страшная хватка.
Или же все предвидели божественное пришествие,
Чувствовали воздух пророчества, небесную надежду,
Слушали евангелие, смотрели на новую звезду.
Дьявол был виден, но скрыт в свете;
Он выглядел ангелом, помогающим с небес:
Он вооружил неправду Писанием и Законом;
Он обманывал мудростью, убивал душу добродетелью
И вёл небесным путём к погибели.
Он давал щедрое ощущение силы и радости,
А когда изнутри поднималось предостережение,
Успокаивал слух нежными интонациями
Или захватывал ум в его собственную сеть;
Его строгая логика заставляла ложь выглядеть правдой.
Поражая избранных святым знанием,
Он говорил будто голосом самого Бога.
Воздух был полон предательства и хитрости;
Правдиво говорить в этом месте было [одной из] уловок;
Засада таилась в улыбке, и опасность использовала
Безопасность, как своё прикрытие, доверие её входным вратам:
Ложь приходила, смеясь, с глазами истины;
Любой из друзей мог обратиться во врага или шпиона,
Рука, которую он пожимал, могла поразить ударом кинжала,
А объятие могло стать железной клеткой Рока.
Агония и опасность преследовали их дрожащую добычу
И тихо разговаривали, как с робким другом:
Атака начиналась внезапно, ожесточённая и невидимая;
Страх запрыгивал в сердце на каждом повороте
И кричал мучительным, страшным голосом;
Он звал хоть кого-то помочь, но никто не приближался.
Все ходили осторожно, ибо смерть всегда была рядом;
Однако осторожность казалась тщетной тратой заботы,
Ибо всё, что охраняло, [тоже] оказывалось смертельной сетью,
И когда после долгого ожидания спасение приходило
И приносило радостное облегчение, обезоруживая силу,
Оно служило улыбающимся переходом в более худшую судьбу.
Там не было ни перемирия, ни безопасного места для отдыха;
Никто не осмеливался уснуть или сложить руки:
Это был мир сражений и неожиданностей.
Все, кто находились там, жили единственно для себя самих;
Все воевали против всех, но с общей ненавистью,
Обращённой к уму, что искал какого-то высшего блага;
Истина была изгнана, чтобы она не осмелилась заговорить
И не ранила её светом сердце тьмы
Или не заставила её гордостью знания поносить
Установившуюся анархию признанных вещей.
Затем сцена изменилась, но сохранила её ужасную суть:
Изменив свою форму, жизнь осталась прежней.
Столица там была без Государства:
Она не имела правителя, только группы, которые боролись.
Он увидел город древнего Невежества,
Основанный на земле, что не знала Света.
Там каждый шёл один в его собственной темноте:
Только они согласились различаться на путях Зла,
Жить их собственным способом для самих себя
Или насаждать общую ложь и зло;
Эго было господином на его павлиньем троне,
И Ложь сидела с ним, его супруга и королева:
Мир обращался к ним, как Небо к Истине и Богу.
Несправедливость оправдывалась твёрдыми декретами,
Суверенными весами узаконенной торговли Заблуждения,
Но все Весы были фальшивыми и не совпадающими;
Она всегда следила за их балансом с мечом,
Чтобы ни одно святотатственное слово не разоблачило
Священные формулы её старого поддельного правления.
В высокие профессии, облачённые самоволием, шли широко,
И надзор преследовал, болтая о порядке и праве:
Там не было алтаря, воздвигнутого Свободе;
Истинная свобода была ненавидима и выслеживалась:
Гармонию и терпимость нельзя было увидеть нигде;
Каждая группа провозглашала свой страшный и голый Закон.
Рамки этики скреплялись библейскими правилами
Или теорией, в которую страстно верили и восхваляли,
Скрижалью, что казалась высоким священным кодексом Небес.
Формальная практика в кольчугах и с железными подковами
Придавала грубому и безжалостному воинскому виду,
Извлечённому из диких недр земли,
Гордую строгую осанку сурового благородства,
Гражданскую позу, жёсткую и грозную.
Но все их личные действия противоречили этой позе:
Сила и полезность были их Истиной и Правом,
Орлиная хищность цеплялась за желанное им добро,
Клювы клевали, а когти рвали всё более слабеющую добычу.
В их сладкой тайне приятных грехов
Природе они повиновались, а не моралистскому Богу.
Несознательные торговцы в связках [из] противоположностей,
Они делали то, что в других они преследовали бы;
Когда их глаза смотрели на порок их товарища,
Негодование вспыхивало, добродетельный гнев;
Забыв об их собственном глубоко скрытом преступлении,
Подобно черни, они побивали камнями соседа, уличённого в грехе.
Прагматичный судья внутри выносил ложные решения,
Совершал худшие беззакония на основе справедливости,
Обосновывал справедливостью дурные действия,
Одобрял размах интересов и желаний продажного эго.
Так сохранялся баланс, [так] мир мог жить.
Фанатичный пыл толкал их безжалостные культы,
Любая вера, отличающаяся от их [веры], кровоточила, будучи наказанной, как ересь;
Они допрашивали, брали в плен, пытали, жгли или били
И заставляли душу отказаться от правды или умереть.
Среди своих конфликтующих верований и враждующих сект
Религия восседала на окровавленном троне.
Сотни тираний угнетали и убивали
И основывали единство на обмане и силе.
Только показное ценилось там, как реальное:
Идеалом была задница циничного насмешника;
[Сопровождаемый] улюлюканьем толпы, высмеянный просвещёнными умами,
Духовный поиск блуждал изгнанным, -
Паутиной самообмана из мыслей мечтателя,
Или безумной химерой сочтённый, или плутовством лицемера,
Его страстный инстинкт тянулся через тёмные умы,
Затерянные в цепях Невежества.
Ложь здесь была истиной, а истина - ложью.
Здесь путешественник по восходящему Пути должен был -
Ибо дерзкие царства Ада вьются небесным маршрутом -
Остановиться или медленно пройти через это опасное пространство
С молитвой на его устах и с великим Именем.
Если не исследовать всё пронзающим остриём копья проницательности,
Он мог бы попасться в бесконечную сеть лжи.
Он должен был часто оглядываться через плечо,
Подобно тому, кто чувствует дыхание врага на его шее;
Иначе подкравшийся сзади предательский удар
Мог бы повергнуть ниц и пригвоздить к нечестивой земле,
Пронзив его спину острым колом Зла.
Так кто-то может пасть на пути Вечности,
Лишившись одинокого шанса духа во Времени,
И никакие вести о нём не достигнут ожидающих богов,
Отмеченном "пропавшим" в реестре душ,
Его имя [станет] показателем несбывшейся надежды,
Положением мёртвой запомнившейся звезды.
Только те были в безопасности, кто хранил Бога в их сердцах:
Отвага — их броня, вера — их меч, они должны идти,
Рука готова ударить, глаз - заметить,
Бросая дротик взгляда вперёд,
Герои и солдаты армии Света.
Несмотря на это, едва страшная опасность миновала,
Выпущенные на более спокойный и более чистый воздух,
Они осмелились, наконец, вздохнуть и вновь улыбнуться.
Они снова двигались под реальным солнцем.
Хотя Ад требовал власти, дух всё ещё обладал силой.
Эту Ничейную землю он прошёл без дебатов;
Ему поручены высоты, ему желанна Бездна:
Никто не стоял у него на пути, ничей голос не запрещал.
Ибо быстр и лёгок нисходящий путь,
И теперь к Ночи было обращено его лицо.
БОльшая тьма ожидала, худшее царство,
Если худшее может быть там, где всё - крайность зла;
Но перед покрытым непокрытое голо, что хуже всего.
Там никогда не было ни Бога, ни Истины, ни верховного Света,
Или же [они] больше не имели силы.
Как когда кто-то соскальзывает в глубоком трансе момента
По ту сторону границы ума в другой мир,
Он пересекает черту, чей скрытый след
Глаз не может видеть, но лишь душа чувствует.
Он вошёл в бронированное жестокое царство
И увидел себя блуждающим, как потерянная душа,
Среди грязных стен и диких трущоб Ночи.
Вокруг него теснились серые и убогие хижины,
Соседствующие с гордыми дворцами извращённой Власти,
Нечеловеческими кварталами и демоническими палатами.
В [этом] зле гордость обнималась с его убожеством;
Нищета, преследующая великолепие, давила на эти жестокие
Сумрачные окрестности городов жизни-сна.
Там Жизнь являла душе-зрителю
Тёмные глубины её странного чуда.
Сильная и падшая богиня без надежды,
Затемнённая, изуродованная каким-то ужасным заклятием Горгоны,
Какой могла бы [предстать] блудная императрица в притоне,
Обнажённая, бесстыдная, ликующая, она подняла
Её злое лицо опасной красоты и шарма
И, вызывая панику содрогающимся поцелуем
Между великолепием её роковых грудей,
Соблазняла падением духа в их бездну.
По всему полю его зрения она умножала,
Как на сценической плёнке или движущейся фотопластинке,
Неумолимое великолепие её кошмарных помпезностей.
На тёмном фоне бездушного мира
Она ставила между зловещим светом и тенью
Её драмы печали глубин,
Написанные на агонизирующих нервах живых существ:
Эпопеи ужаса и мрачного величия,
Кривые статуи, изрыгнутые и застывшие в грязи жизни,
Избыток отвратительных форм и отвратительных действий
Парализовал сострадание в очерствевшей груди.
В балаганах греха и ночных клубах порока
Стилизованные низости вожделения тела
И грязные фантазии, запечатлённые во плоти,
Превращали грех в декоративное искусство:
Злоупотребляя даром Природы, её извращённое мастерство
Увековечивало посеянное зерно живой смерти,
В глиняный кубок наливало вакхическое вино,
Давало сатиру тирс Бога.
Нечистые, садистские, с гримасничающими ртами,
Серые грязные измышления, ужасные и жуткие,
Поступали по телевидению из глубин Ночи.
Её мастерство, изобретательное в чудовищности,
Нетерпимое ко всякой природной форме и осанке,
Зияющее обнажёнными преувеличенными линиями,
Придавало карикатуре суровую реальность,
А парады искусства в причудливых искажённых формах
И маски горгулий, непристойные и ужасные,
Втаптывали в мучительные позы разорванный смысл.
Неумолимая поклонница зла,
Она сделала мерзость великой и сублимированной грязью;
Драконья сила рептильных энергий
И странные прозрения пресмыкающейся силы
И змеиного величия, лежащего в грязи,
Вызывали восхищение блеском слизи.
Вся Природа вырвалась из её рамок, и основание
Было скручено в неестественную позу:
Отталкивание стимулировало инертное желание;
Агония сделалась красно-пряной пищей для блаженства,
Ненависти была доверена работа похоти,
А пытка приняла форму объятий;
Ритуальная мука освящалась смертью;
Поклонение предлагалось Небожественному.
Новая эстетика искусства Инферно,
Которая приучала ум любить то, что ненавидит душа,
Навязывала лояльность трепещущим нервам
И принуждала нежелающее тело вибрировать.
Слишком сладостная и слишком гармоничная, чтобы возбуждать
В этом режиме, что пятнал сердцевину существа,
Красота была запрещена, чувства сердца притуплялись, чтобы спать
И лелеять на их месте острые ощущения;
Мир прощупывался в поисках струй чувственной привлекательности.
Здесь судьей был холодный материальный интеллект,
И [он] нуждался в чувственных уколах, толчках и ударах,
Чтобы его жёсткая сухость и мёртвые нервы могли почувствовать
Какую-то страсть, силу и едкую пряность жизни.
Новая философия теоретизировала права зла,
Прославляясь в мерцающей гнили декаданса,
Или давала питону Силу убедительной речи
И вооружала знанием первобытного дикаря.
Ум, лишь задумчиво склонявшийся над жизнью и Материей,
Изменился в образ безудержного зверя;
Он залез в яму, чтобы выкопать истину,
И осветил его поиски вспышками подсознания.
Оттуда поднимались, бурля и оскверняя воздух вверху,
Грязь и гноящиеся секреты Бездны:
Он называл их позитивными фактами и реальной жизнью.
Теперь это составляло зловонную атмосферу.
Страсть дикого зверя выползла из тайной Ночи,
Чтобы наблюдать за её добычей завораживающими глазами:
Вокруг него, подобно огню с шипящими языками,
Тешился и смеялся звериный экстаз;
Воздух был наполнен желаниями, грубыми и жестокими;
Теснясь и жаля чудовищным роем,
В его ум с ядовитым гулом вдавливались мысли,
Что могли отравить самое небесное дыхание Природы,
Заставляя неохотные веки атаковать взглядом
Действия, что раскрывали мистерию Ада.
Всё, что там было, было сделано по этому образцу.
В этих краях обитала раса одержимых.
Демоническая сила, скрывающаяся в глубинах человека,
Что вздымается, подавляемая человеческим законом сердца,
Трепещущая перед спокойными и властными глазами Мысли,
В огне и землетрясении души может
Возникнуть и, взывая к родной ночи,
Низвергнуть разум, оккупировать жизнь
И топнуть её копытом по трясущейся земле Природы:
Это было для них пылающим ядром их существа.
Могучая энергия, чудовищный бог,
Жёсткий для сильных, неумолимый для слабых,
Он взирал на суровый, безжалостный мир,
Который он создал каменными веками его застывшей идеи.
Сердце его было опьянено страшным вином голода,
От страданий других [он] чувствовал трепетный восторг,
А в смерти и разорении слышал грандиозную музыку.
Иметь власть, быть хозяином являлось единственной добродетелью и благом:
Он претендовал на весь мир, как на гостиную Зла,
А мрачное тоталитарное правление его партии -
На жестокую судьбу дышащих существ.
Всё формировалось и стандартизировалось по одному плану
Под удушающей тяжестью тёмной диктатуры.
На улицах и в домах, в советах и при дворах
Он встречал существ, которые выглядели, как живые люди,
И поднимались в речи на высоких крыльях мысли,
Но таили в себе всё нечеловеческое, подлое
И более низкое, чем пресмыкание последней из рептилий.
Разум, предназначенный для близости к богам
И для вознесения на небесную высоту прикосновением ума,
Лишь усиливал его просветляющим лучом
Кривую чудовищность их врождённой природы.
Часто, изучая знакомое лицо,
Радостно встреченное на опасном повороте,
Надеясь распознать взгляд Света,
Его видение, предупреждённое внутренним взглядом духа,
Внезапно обнаруживало там клеймо Ада
Или видело внутренним чувством, что не может ошибаться,
В видимости прекрасной или мужественной формы демона, гоблина и упыря.
Наглость царила холодной каменно-сердечной силы,
Могучей, повинующейся, одобряемой законом Титана,
Громовой хохот гигантской жестокости
И лютые самодовольные деяния людоедского насилия.
В этом широком циничном логове мыслящих зверей
Кто-то тщетно искал бы след сострадания или любви;
Там нигде не было прикасания сладости,
Но только Сила и её помощники, жадность и ненависть:
Там не было помощи в страдании, никто не мог спасти,
Никто не осмеливался сопротивляться или сказать благородное слово.
Вооружённая эгидой тиранической Власти,
Подписывающая эдикты её ужасного правления
И использующая кровь и пытки, как печать,
Тьма провозглашала её лозунги миру.
Рабское зашоренное молчание утихомиривало ум
Или оно лишь повторяло преподанные уроки,
Пока ложь в митре, держа посох доброго пастыря,
Возводила на трон среди благоговейных и распростёртых сердец
Культы и вероучения, что организовывали живую смерть
И убивали душу на алтаре лжи.
Все были обмануты или служили их собственному обману;
Истина не могла жить в этой удушливой атмосфере.
Несчастность там верила в присущую ей радость,
А страх и слабость обнимали их жалкие глубины;
Всё, что есть низкого и грязно мыслящего, низменного,
Всё, что есть тусклого, бедного и несчастного,
Дышало вялым содержимым его природного воздуха
И не чувствовало жажды божественного освобождения:
Высокомерные, насмехающиеся над более освещёнными состояниями,
Жители бездн презирали солнце.
Загражденная автаркия исключала свет;
Упёртый в его воле быть его собственным серым "я",
Он хвалился его нормой, уникальным и великолепным типом:
Он утолял его голод мечтой грабителя;
Щеголяя его крестом рабства, как короной,
Он цеплялся за его мрачную суровую автономию.
Бычье горло взревело его медным языком;
Его жестокий и бесстыдный шум заполнял Пространство
И угрожал всем, кто осмеливался слушать истину,
Утверждая монополию избитого уха;
Оглушённое согласие давало свой голос
И хвастливые догмы кричали в ночи,
Хранимые для падшей души, когда-то считавшей бога
Гордостью её бездонного абсолюта.

Одинокий исследователь в этих угрожающих царствах,
Охраняемых от солнца, подобно городам термитов,
Угнетённый среди толпы и топота, шума и вспышек,
Переходя из сумерек в более глубокие опасные сумерки,
Он боролся с силами, что выхватывали из ума [его] свет
И поражали его их цепляющими влияниями.
Вскоре он появился в тусклом пространстве без стен.
Ибо теперь населённые районы остались позади;
Он шёл между широкими рядами failing eve.
Вокруг него росла мрачная духовная пустота,
Угрожающая пустыня, зловещее одиночество,
Что оставляло ум голым перед невидимым нападением,
Пустая страница, на которой все, кто хотел, могли писать
Совершенно чудовищные сообщения без [всякого] контроля.
Странствующая точка на нисходящих дорогах Сумерек
Среди бесплодных полей, амбаров и разбросанных хижин,
И нескольких кривых и призрачных деревьев,
Он столкнулся с ощущением смерти и сознательной пустоты.
Но всё же там была невидимая враждебная Жизнь,
Чьё подобное смерти равновесие, сопротивляясь свету и истине,
Делало жизнь мрачным разрывом в [пустоте] ничто.
Он слышал ужасные голоса, которые отрицали;
Атакуемый мыслями, что роились, как призрачные орды,
Добыча глазеющих фантомов мрака
И ужаса, приближающихся с их смертоносной пастью,
Ведомый странной волей всё ниже и ниже,
Небом, что над коммюнике Рока,
Он пытался защитить его дух от отчаяния,
Но чувствовал ужас надвигавшейся Ночи
И Бездны, поднимавшейся требовать его душу.
Затем прекратились обиталища существ и их формы,
И одиночество окутало его в свои безмолвные складки.
Всё внезапно исчезло, подобно вычеркнутой мысли;
Его дух стал пустой слушающей бездной,
Свободной от мёртвой иллюзии мира:
Ничего не осталось, даже злого лица.
Он был наедине с серым питоном Ночи.
Плотное и безымянное Ничто, сознательное, немое,
Казавшееся живым, но без тела и ума,
Жаждало аннигилировать все существа,
Чтобы навсегда остаться обнажённым и единственным.
Как в неощутимых челюстях бесформенного зверя,
Схваченное, удушаемое этим жаждущим вязким пятном,
Притягиваемое к какой-то чёрной гигантской пасти
И глотающему горлу, и огромному чреву погибели,
Его существо исчезло из его собственного видения,
Притягиваемое к глубинам, что жаждали его падения.
Бесформенная пустота угнетала его борющийся мозг,
Тьма, мрачная и холодная, парализовала его плоть,
Шёпот серого внушения холодил его сердце;
Вытащенная змеиной силой из её теплого дома
И влекомая к исчезновению в угрюмой пустоте,
Жизнь цеплялась за её место жилами вдохов задыхающегося;
Его тело облизывали языки мрака.
Существование, задыхающееся, напрягалось, чтобы выжить;
Надежда, будучи задушенной, гибла в его пустой душе,
Вера и память, упразднённые, умерли,
И всё, что помогает духу на его пути.
По каждому напряжённому и ноющему нерву полз,
Оставляя за собой острый, дрожащий след,
Безымянный и невыразимый страх.
Как море подступает к жертве, связанной и неподвижной,
Приближение [мрака] тревожило его ум, навсегда онемевший
От неумолимой вечности
Боли, нечеловеческой и невыносимой.
Это он должен вынести, его надежда на небеса отдалилась;
Он должен всегда существовать без покоя угасания
В медленном страдающем Времени и мучительном Пространстве,
В мучительном небытии его нескончаемого состояния.
Безжизненной пустотой была теперь его грудь,
И в том месте, где когда-то светилась мысль,
Оставалась лишь, подобная бледному неподвижному призраку,
Неспособность к вере и надежде
И страшная уверенность побеждённой души,
Ещё бессмертной, но утратившей её божественность,
Утратившей себя, Бога и прикасание более счастливых миров.
Но он вытерпел, усмирил тщетный ужас, вынес
Удушающие кольца агонии и страха;
Затем вернулись покой и суверенный взгляд души.
Пустому ужасу спокойный Свет ответил:
Неизменное, неумирающее и нерождённое,
Могущественное и безмолвное Божество в нём проснулось
И столкнулось с болью и опасностью мира.
Он взглядом овладел приливами Природы:
Он встретил его обнажённым духом голый Ад.

Конец Песни VII

перевод Н. Антипова, 29.04.-13.05.2019 года

ред. 12.11.2022

 Отправлено: 14.11.22 12:02. Заголовок: Шри Ауробиндо "Савитри" Книга 2 Песнь 8

МИР ЛЖИ, МАТЬ ЗЛА И СЫНОВЬЯ ТЬМЫ

Затем он смог увидеть скрытое сердце Ночи;
Труд её абсолютной бессознательности
Раскрывал бесконечную жуткую Бессмыслицу.
Лишённая духа пустая Бесконечность была там;
Природа, что отрицала вечную Истину,
В тщетной хвастливой свободе её мысли
Надеялась упразднить Бога и править сама.
Там не было ни суверенного Гостя, ни свидетельствующего Света;
Без помощи она творила её собственный мрачный мир.
Её большие слепые глаза следили за действиями демонов,
Её глухие уши слушали неправду, её немые губы говорили;
Её огромная ложно направляемая фантазия принимала обширные формы,
Её бездумная чувствительность дрожала от яростного тщеславия;
Порождённые грубым принципом жизни
Зло и боль произвели чудовищную душу.
Анархи бесформенных глубин восстали,
Великие Титанические существа и демонические силы,
Мировые эго, изнуряемые вожделением, мыслью и волей,
Обширные умы и жизни без духа внутри;
Нетерпеливые архитекторы дома заблуждений,
Лидеры космического невежества и беспокойства
И покровители скорби и смертности
Воплощали тёмные Идеи Бездны.
В пустоту вошла тёмная субстанция,
Смутные формы родились в немыслящей Пустоте,
И вихри встретились и создали неблагоприятное Пространство,
В чёрных складках которого Существо воображало Ад.
Его [А.] глаза, пронизывающие трёхслойный мрак,
Идентифицировали их зрение с его слепым взглядом;
Привыкшие к неестественной темноте, они видели
Нереальность, ставшую реальной и сознательной Ночью.
Жестокий, свирепый и грозный мир,
Древнее чрево огромных пагубных снов
Свернулось, подобно лярве, во мраке,
Что хранил его от острых копий Небесных звёзд.
Это были врата ложной Бесконечности,
Вечности гибельных абсолютов,
Безмерного отрицания духовных вещей.
Все [они], бывшие когда-то самоосвещёнными в сфере духа,
Теперь превратились в их тёмные противоположности;
Бытие коллапсировало в беспредметную пустоту,
Что всё же была нулём, рождающим миры;
Несознательное, поглотившее космический Ум,
Произвело вселенную из его летального сна;
Блаженство, впавшее в чёрную кому, бесчувственное,
Свернулось назад в его собственную и Бога вечную радость
Через ложную мучительную фигуру горя и боли,
Всё ещё скорбно пригвождённую к кресту,
Воздвигнутому на почве немого, не чувствующего мира,
Где рождение было мукой, а смерть - агонией,
Чтобы всё не могло слишком скоро вновь обратиться в блаженство.
Мысль, жрица Извращённости, сидела
На её чёрной треноге триединого Змея,
Вечные скрипты читая противоположными знаками,
Колдунья, переворачивающая Божественный образ жизни.
В тёмных проходах со злыми глазами вместо ламп
И роковыми голосами, поющими из апсиды,
В странных инфернальных тусклых базиликах,
Распевая магию нечестивого Слова,
Зловещая мудрая Посвящённая
Исполняла ритуал её Мистерий.
Там страдание было ежедневной пищей Природы,
Манящей измученное сердце и плоть,
А пытка была формулой наслаждения,
Боль подражала небесному экстазу.
Там Добро, неверующий садовник Бога,
Поливал добродетелью мировое древо анчар
И, заботясь о внешних словах и действиях,
Прививал его лицемерные цветы на врождённое зло.
Все высокие вещи служили их низшим противоположностям;
Формы Богов поддерживали культ демонов;
Лик Небес стал маской и ловушкой Ада.
Там, в сердце тщетного феномена,
В корчащейся сердцевине гигантского действия
Он увидел Форму, безграничную и неясную,
Восседающую на Смерти, что поглощает всё рождённое.
Холодное застывшее лицо со страшными и неподвижными глазами,
Её тёмную руку с ужасным трезубцем
Протянув, она пронзила всех существ одной и той же судьбой.
Когда не было ничего, кроме Материи без души,
И лишённая духа пустота была сердцем Времени,
Тогда Жизнь впервые коснулась бесчувственной Бездны;
Пробудив совершенную Пустоту к надежде и горю,
Её бледный луч ударил в бездонную Ночь,
В которой Бог скрыл себя от своего собственного взора.
Во всех вещах она искала их дремлющую мистическую истину,
Невысказанное Слово, что вдохновляло несознательные формы;
Она нащупала в его глубинах невидимый Закон,
Шарила в смутном подсознательном в поисках его ума
И пыталась найти способ проявиться для духа.
Но из Ночи пришёл другой ответ.
В этой низшей матрице было посеяно семя,
Немая неисследованная оболочка извращённой истины,
Клетка бесчувственной бесконечности.
Исполинское рождение подготовило его космическую форму
В титаническом эмбрионе Природы, Невежестве.
Затем, в роковой и чудовищный час,
Нечто, возникшее из сна абсолютного Несознательного,
Неохотно порождённое безмолвной Пустотой,
Подняло его зловещую голову к звёздам;
Затмевая землю его огромным телом Рока,
Оно холодило небеса угрозой [от его] лица.
Безымянная Сила, призрачная Воля возникла,
Гигантская и чуждая нашей Вселенной.
В непостижимом Намерении никто не может измерить
Обширное Небытие, облёкшее себя в форму,
Безграничное Неведение несознательных глубин,
Покрытых вечностью ничто.
Ищущий Ум заменил видящую Душу;
Жизнь переросла в огромную и голодную смерть,
Блаженство Духа сменилось космической болью.
Убедившись в само-скрывшейся нейтральности Бога,
Могучая оппозиция завоевала Пространство.
Суверенно правящая [с помощью] лжи, смерти и горя,
Она давила её жестокой гегемонией на землю;
Дисгармонизируя оригинальный стиль
Архитектуры замысла её судьбы,
Она фальсифицировала изначальную космическую Волю
И связала с борьбой и ужасными превратностями
Долгий медленный процесс терпеливой Силы.
Насаждая заблуждение в материале вещей,
Из все-мудрого Закона она создала Невежество;
Она нарушала уверенное прикасание скрытого смысла жизни,
Удерживала молчащим интуитивного гида во сне Материи,
Деформировала инстинкт насекомого и зверя,
Уродовала рождённую мыслью человечность в людях.
Поперёк простого Луча пала тень;
Затемнён был свет Истины в пещере сердца,
Что горит не свидетельствуемым в алтарной крипте
Позади тайны тихого веламена,
Сопровождающего Божество святилища.
Так родилась ужасная антагонистическая Энергия,
Что подражает могущественному облику вечной Матери
И пародирует её сияющую бесконечность
Серым искажённым силуэтом в Ночи.
Сдерживая страсть взбирающейся души,
Она принуждает жизнь идти медленным и неуверенным шагом;
Отклоняющий и замедляющий вес её руки
Возложен на кривую мистической эволюции;
Извилистую линию её обманчивого ума
Боги не видят, и человек бессилен;
Подавляя искру Бога в душе,
Она вызывает человеческое падение назад к зверю.
И всё же в её грозном инстинктивном уме
Она чувствует Единого, растущего в сердце Времени,
И видит Бессмертного, сияющего сквозь человеческую форму.
Потревоженная в её правлении, полная страха и ярости,
Она рыщет вокруг каждого огонька, что мерцает сквозь тьму,
Отбрасывая его луч из одинокого шатра духа,
Надеясь войти яростной неслышной походкой
И убить божественное Дитя в колыбели.
Неисчислимы её сила и хитрость;
Её прикасание - очарование и смерть;
Она убивает пострадавшего его собственным восторгом;
Даже Добро она делает крюком, чтобы тащить в Ад.
Для неё мир бежит к его агонии.
Часто пилигрим на дороге Вечности,
Плохо освещённой из-за облаков бледной луной Ума,
Или в извилистых закоулках блуждающий в одиночестве,
Или заблудившийся в пустыне, где не видно тропы,
Падает, пересиленный её львиным прыжком,
Побеждённый пленник под её ужасными лапами.
Опьянённый жгучим дыханием
И любовно выращенный губительными устами,
Некогда спутник священного Огня,
Смертный гибнет для Бога и Света,
Противник управляет сердцем и мозгом,
Природа враждебна Материнской Силе.
Самость жизни уступает её инструменты
Титану и демоническим агентствам,
Что возвеличивают земную природу и разлагают;
Скрытый пятый колонист - теперь проводник мысли;
Его тонкий пораженческий ропот убивает веру,
И, поселившись в груди или шепча извне,
Ложное вдохновение валит с ног, и тёмный
Новый порядок заменяет божественное.
Тишина опускается на высоты духа,
Из скрытого святилища удаляется Бог,
Пусто и холодно в комнате Невесты;
Золотой Нимб теперь уже не виден,
Уже не горит белый духовный луч,
И навсегда смолкает тайный Голос.
Затем Ангел Сторожевой Башни
Вычёркивает имя из записной книжки;
Пламя, что пело на Небесах, погружается, гаснущее и немое;
Эпопея души заканчивается в руинах.
Это трагедия внутренней смерти,
Когда утрачен божественный элемент,
И только ум и тело живут, чтобы умереть.
Поскольку Дух допускает [эти] ужасные агентства,
Есть тонкие и грандиозные силы,
Что защищают себя покрывающим Невежеством.
Исчадия бездн, агенты тёмной Силы,
Ненавистники света, нетерпимые к миру,
Подражающие мысли сияющего Друга и Ведущего,
Противостоящие в сердце вечной Воле,
Они скрывают оккультного возвышающего Гармонизатора.
Его мудрости оракулы [они] делают нашими оковами;
Двери Бога они заперли ключами веры
И преградили Законом его неутомимую Милость.
Вдоль всех линий Природы они установили их посты
И перехватывают караваны Света;
Где бы Боги ни действовали, они там вмешиваются.
Ярмо лежит на тусклом сердце мира;
Замаскированы его биения от высочайшего Блаженства,
И закрытые периферии сверкающего Ума
Блокируют тонкие входы небесного Огня.
Кажется, что тёмные Авантюристы всегда побеждают;
Они наполняют Природу институтами зла,
Обращают победы Истины в поражения,
Вечные законы провозглашают фальшью
И отягощают кости Судьбы колдовской ложью;
Они оккупировали святилища мира, узурпировали его троны.
С презрением к уменьшающимся шансам Богов
Они объявляют творение своей завоёванной вотчиной
И коронуют себя железными Богами Времени.
Адепты иллюзии и маски,
Ремесленники падения и боли Природы
Построили их алтари триумфальной Ночи
В глиняном храме земной жизни.
В пустых окрестностях священного Огня,
Перед экраном в мистическом обряде,
Лицом к смутному веламену, который никто не может пронзить,
Свой торжественный гимн распевает жрец в митре,
Призывая их ужасное присутствие в его груди:
Приписывая им ужасное Имя,
Он поёт слоги магического текста
И призывает акт невидимого причастия,
В то время как, между благовониями и бормочущейся молитвой,
Все жестокие бедствия, от которых страдает мир,
Смешиваются в пенящейся чаше человеческого сердца
И льются на них, как священное вино.
Принимая божественные имена, они руководят и правят.
Противники Наивысшего, они пришли
Из их мира бездушной мысли и силы,
Чтобы враждой послужить космической схеме.
Ночь - их убежище и стратегическая база.
Против меча Пламени, сияющего Ока
Ограждённые, они живут в массивных фортах мрака,
Спокойные и защищённые в уединении без солнца;
Ни один блуждающий луч Небес не может проникнуть туда.
Бронированные, защищённые их смертельными масками,
Как в студии творящей Смерти,
Гигантские сыны Тьмы сидят и планируют
Драму земли, их трагическую сцену.
Все, кто хочет поднять падший мир, должны пройти
Под опасными сводами их силы;
Поскольку даже сияющие дети богов
[Тоже] имеют страшное право омрачать свои привилегии.
Ни один не может достичь небес, кто не прошёл через ад.
Путешественник по мирам должен отважиться и на это.
Воин в битве бессрочной дуэли,
Он вступил в немую, отчаянную Ночь,
Бросая вызов тьме его освещённой душой.
Тревожа своими шагами мрак порога,
Он вошёл в жестокое и скорбное царство,
Населённое душами, что никогда не вкушали блаженства;
Невежественные, подобные людям, рождённым слепыми, не знающим света,
Они могли приравнять худшее зло к наивысшему добру,
Добродетель была, на их взгляд, ликом греха,
А зло и нищета были их естественным состоянием.
Уголовный кодекс страшной администрации
Создавал общий закон горя и боли,
Предписывал всеобщую безрадостность,
Превращал жизнь в стоическое таинство,
А пытки - в ежедневный фестиваль.
Был принят закон, чтобы наказывать за счастье;
Смех и наслаждение были запрещены, как смертные грехи:
Невопрошающий ум считался мудрым довольством,
Безмолвная апатия тупого сердца - покоем:
Сна не было там, оцепенение было единственным отдыхом,
Смерть приходила, но не давала ни передышки, ни конца;
Душа оставалась живой всегда и страдала всё больше.
Он всё глубже погружался в это царство боли;
Вокруг него нарастал террор мира, [где]
За агонией следовала ещё более ужасная агония,
А в терроре [возникала] великая злобная радость,
Радующаяся своему и чужому несчастью.
Там мысль и жизнь были долгим наказанием,
Дыхание - ярмом, а любая надежда - бичом,
Тело - полем мучений, массой беспокойства;
Покой был ожиданием между болью и болью.
Это было законом вещей, который никто не мечтал изменить:
Жёсткое мрачное сердце, суровый неулыбчивый ум
Отвергали счастье, как приторную сладость;
Спокойствие было скукой и тоской:
Лишь при страдании жизнь делалась красочной;
Она нуждалась в пряности боли, в соли слёз.
Если бы можно было перестать быть, всё было бы хорошо;
Иначе лишь неистовые ощущения давали некую изюминку:
Ярость ревности, сжигающей измученное сердце,
Жало убийственной злобы, ненависти и похоти,
Шёпот, заманивающий в яму, и удар предательства
Бросали яркие пятна на тусклые, болезненные часы.
Наблюдать драму несчастья,
Корчи созданий под бороной рока,
И трагический взор скорби в ночи,
И ужас с сердцем, колотящимся от страха, -
Было ингредиентами в тяжёлой чаше Времени,
Что радовали и помогали наслаждаться её горьким вкусом.
Из такого жестокого материала состоял долгий ад жизни:
Это были нити тёмной паутины,
В которую поймана душа, трепещущая и восхищённая;
Это было религией, это было правилом Природы.
В падшей часовне беззакония,
Чтобы поклониться чёрному безжалостному образу Силы,
Нужно было на коленях пересечь жестокосердные каменные дворы,
Мостовую, подобную полу злой судьбы.
Каждый камень был острой гранью безжалостной силы
И склеен холодной кровью из истерзанных грудей;
Сухие сучковатые деревья стояли, подобно умирающим людям,
Застывшим в позе агонии,
И из каждого окна выглядывал зловещий священник,
Поющий Te Deums для милости, покровительствующей резне,
Стиранию с лица земли городов, взрывам человеческих домов,
Сжиганию корчащихся тел, уничтожению бомбардировками.
"Наши враги пали, пали" - пели они,
"Все, кто когда-то остались, поражены нашей волей и мертвы;
Как мы велики, как Ты милосерд!"
Так они думали достичь бесстрастного Престола Божия
И скомандовать Ему, Кому противостояли все их действия,
Возвеличить их деяния, чтобы коснуться его небес
И сделать его соучастником их преступлений.
Там не могло быть места смягчающей жалости,
Но властвовали безжалостная сила и железные построения,
Бессрочная власть ужаса и мрака:
Это приняло форму тёмного Бога,
Почитаемого измученным убожеством, которое он создавал,
Кто держал в рабстве несчастный мир,
И беспомощные сердца, пригвождённые к непрекращающимся бедствиям,
Обожали ноги, что втаптывали их в грязь.
Это был мир горя и ненависти,
Горя с ненавистью к своей одинокой радости,
Ненависти с горем других, как её пиршеством;
Горькая гримаса искривила страдающий рот;
Трагическая жестокость увидела её зловещий шанс.
Ненависть была чёрным архангелом этого царства;
Она сияла, мрачный камень в сердце,
Сжигая душу её зловещими лучами,
И барахталась в её падшей бездне могущества.
Эти страсти, казалось, источали даже предметы, -
Ибо разум был переполнен неживым,
Что отвечало со злобой, которую оно получало, -
Против тех, кто пользовался ими, применялись зловредные силы,
Что ударяли без рук и странно, внезапно убивали,
Назначенные инструментами невидимой гибели.
Или они делали себя роковой тюремной стеной,
Где осуждённые люди просыпались через [несколько] ползущих часов,
Отсчитываемых ударами зловещего колокола.
Злое окружение ухудшало злые души:
Все вещи были сознательны там, и все извращены.
В этом инфернальном царстве он осмеливался вталкиваться
Даже в самую глубокую яму и в самую тёмную сердцевину,
Возмущать её тёмное основание, осмеливался оспаривать
Её древнее привилегированное право и абсолютную силу:
В Ночь он погружался, чтобы познать её ужасное сердце,
В Аду он искал корень и причину Ада.
Эти мучительные бездны открылись в его собственной груди;
Он прислушивался к крикам переполняющей его боли,
К сердцебиениям его рокового одиночества.
Наверху была холодная глухая вечность.
В смутных ужасных пассажах Рока
Он слышал Голос гоблина, что ведёт убивать,
И сталкивался с чарами Знака демона,
И попадал в засаду враждебной Змеи.
В зловещих местах, в мучительном одиночестве,
Без спутников он бродил по безлюдным дорогам,
Где красный Волк ждёт у потока без брода
И чёрные орлы Смерти кричат с обрыва,
И встречал злые своры, что охотятся за человеческими сердцами,
Лающие через степи Судьбы,
В полях битв, происходящих посреди Бездны,
Сражался в тенеподобных боях в немых безглазых глубинах,
Выдерживая нападения Ада и Титанические удары
И перенося жестокие внутренние раны, которые медленно заживают.
Узник магической Силы, скрытой под капюшоном,
Захваченный и влекомый летальной сетью Лжи,
И часто задушенный арканом горя
Или брошенный в мрачную трясину поглощающих сомнений,
Или запертый в ямах ошибок и отчаяния,
Он пил глотками её яд, пока не осталось ни капли.
В мире, куда не могли войти ни надежда, ни радость,
Он претерпел испытание абсолютным господством зла,
Но сохранил нетронутой сияющую истину его духа.
Неспособный к движению или усилию,
В Материю пустого отрицания заключённый и слепой,
Прикованный к чёрной инерции нашей базы,
Он, как сокровище, хранил в его руках его мерцающую душу.
Его существо рисковало, [входя] в бездумную Пустоту,
В невыносимые бездны, что не знали ни мысли, ни чувства;
Мысли прекратились, чувства подвели, но его душа всё ещё видела и знала.
В раздроблении Бесконечного на атомы,
Близкий к немым истокам потерянного "Я",
Он ощущал странную ничтожную тщетность
Создания материальных вещей.
Или, задыхаясь в пустотном сумраке Несознательного,
Он вслушивался в таинственную темноту и бездонность
Огромных и бессмысленных глубин,
Из которых поднималась борющаяся жизнь в мёртвой вселенной.
Там, в абсолютной тождественности, утраченной разумом,
Он ощутил запечатанные чувства бесчувственного мира
И безмолвную мудрость в несознательной Ночи.
В бездонную тайну он вошёл,
Где темнота выглядывает из-под её чехла, серая и голая,
И встал на последний запертый пол подсознания,
Где Существо спало, не сознавая своих мыслей,
И строило мир, не зная, что оно строило.
Там, ожидая своего часа, лежало неизвестное будущее,
Там — запись исчезнувших звёзд.
Там, во сне космической Воли,
Он увидел тайный ключ к изменению Природы.
Свет был с ним, невидимая рука
Легла на заблуждение и боль,
Пока они не превратились в трепещущий экстаз,
В шок от сладости объятий.
Он увидел в Ночи тёмную завесу Вечности,
Узнал, что смерть - это подвал дома жизни,
В разрушении ощущал [лишь] поспешный шаг творения,
Узнал, что потеря - это цена небесного обретения,
А ад - краткий путь к небесным вратам.
Затем на оккультной фабрике Иллюзии
И в магической типографии Несознательного
Разорвались форматы первобытной Ночи
И разрушились стереотипы Невежества.
Живая, дышащая глубоким духовным дыханием,
Природа вычеркнула её жёсткий механический код
И статьи контракта связанной души,
Ложь возвратила Истине её измученную внешность.
Были аннулированы таблицы закона Боли,
И на их месте появились светящиеся символы.
Невидимый палец искусного Писца писал
Его быструю интуитивную каллиграфию;
Формы земли сделались его божественными документами,
Мудрость, воплощённая умом, могла раскрыться,
Несознательное изгнано из безмолвной груди мира;
Были преображены фиксированные схемы рассуждающей Мысли.
Пробуждая сознание в вещах инертных,
Он наложил на тёмный атом и немую массу
Алмазный скрипт Нетленного,
Написал на тусклом сердце падших вещей
Песнь свободной Бесконечности
И Имя, основание вечности,
И начертил на бодрствующих ликующих клетках
В идеограммах Невыразимого
Лирику любви, что ожидает сквозь Время,
И мистический том Книги Блаженства,
И послание сверхсознательного Огня.
Тогда жизнь, чистая, забилась в телесной оболочке;
Инфернальный Отблеск умер и больше не мог убивать.
Ад раскололся по его огромному резкому фасаду,
Словно было разрушено магическое здание,
Ночь разверзлась и исчезла, как пропасть сна.
В разрыв бытия, вырытый, как пустое Пространство,
В котором она заполняла место отсутствующего Бога,
Лился широкий сокровенный и блаженный Рассвет;
Все вещи исцелились, что сотворило разорванное сердце Времени,
И печаль больше не могла жить в груди Природы:
Разделение прекратилось, ибо Бог был там.
Душа осветила сознательное тело её лучом,
Материя и дух смешались и слились воедино.

Конец Песни 8

перевод Н. Антипова, 05-08., 13-14.05.2019 года

ред. 14.11.2022

 Отправлено: 14.11.22 12:24. Заголовок: Шри Ауробиндо "Савитри" Книга 2 Песнь 9

РАЙ БОГОВ ЖИЗНИ

Вокруг него сиял великий счастливый День.
Блеск некой восторженной Бесконечности,
Он удерживал в великолепии его золотого смеха
Области сердечного счастья, освобождённые,
Опьянённые вином Бога,
Погружённые в свет, вечно божественные.
Любимый и сокровенно близкий Богам,
Повинующийся божественному повелению радости,
Он был властелином его собственного восторга
И мастером царств его силы.
Уверенный в блаженстве, ради которого были созданы все формы,
Не затронутый страхом и горем и ударами Судьбы,
Не встревоженный дыханием мимолётного Времени
И не осаждённый неблагоприятными обстоятельствами,
Он дышал в сладкой, безопасной, не охраняемой лёгкости,
Свободный от хрупкости нашего тела, привлекающей смерть,
Вдали от опасной зоны спотыкающейся Воли.
Ему не нужно было сдерживать страстные биения;
Трепеща от объятий тёплого, удовлетворённого чувства,
От быстрого чудесного порыва, пламени и крика
Красной великолепной расы жизненных импульсов,
Он жил в драгоценном ритме смеха Бога
И лежал на груди универсальной любви.
Неуязвимый, [ничем] не скованный Дух Восторга
Пас его сверкающие солнечные стада и лунные стаи
Вдоль лирической быстроты безгорестных потоков
В благоухании неземного асфоделя.
Безмолвие счастья окутывало небеса,
Беззаботное сияние улыбалось над вершинами;
Шёпот невнятного восхищения
Дрожал на ветру и касался очарованной земли;
Беспрестанно в объятиях экстаза,
Повторяя его сладостную непроизвольную ноту,
Рыдания восторга стекали по часам.
Продвигаясь под аркой славы и мира,
Путешествуя по плато и по задумчивому хребту,
Как тот, кто видит в зеркале Волшебника Мира
Чудесные образы пробегающих пейзажей души,
Он пересекал сцены бессмертной радости
И заглядывал в бездны красоты и блаженства.
Вокруг него лился свет сознательных солнц
И задумчивое счастье великих символических вещей;
Его встречали переполненные равнины сверкающего покоя,
Горы и фиолетовые долины Блаженных,
Глубокие лощины радости и поющие водопады,
И леса трепещущего пурпурного одиночества;
Под ним лежали, подобные сверкающим драгоценностями мыслям,
Восторженные грезящие города королей Гандхарвы.
Сквозь вибрирующие тайны Пространства
Сладко кралась приглушённая и счастливая музыка,
Поражённый невидимыми руками, он слышал сердечно-близкое
Звучание арф пролетавших небесных менестрелей,
И голоса неземной мелодии
Воспевали славу вечной любви
В бело-голубом освещённом луной воздухе Рая.
Вершина и сердцевина всего этого чудесного мира
Cтояли отдельно на высоких безымянных Елисейских холмах,
Пылающих, как закаты в трансе вечера.
Будто в какую-то новую не обнаруженную глубину,
В радостную тишину уходила их основа;
Их склоны тонули сквозь спешку смеха и голосов,
Пересекаемые множеством поющих ручейков, [сбегающих]
Поклоняясь голубому небу с их счастливым гимном,
Вниз, в леса тенистой тайны:
Вознесённые в широкую безгласную мистерию,
Их вершины поднимались к величию за пределами жизни.
Сияющие Эдемы витальных богов
Приняли его в их бессмертные гармонии.
Все вещи были совершенны там, где этот цветок [рос] во Времени;
Красота там была врождённой формой творения,
Покой - трепетной чувственной чистотой.
Любовь там исполняла её золотые и розовые сны,
А Сила - её коронные и могущественные мечтания;
Желание взмывало вверх, стремительное всемогущее пламя,
А Наслаждение было высотой с богов;
Мечта гуляла вдоль путей звёзд;
Сладкие обычные вещи обратились в чудеса:
Настигнутая внезапными чарами духа,
Поражённая алхимией божественной страсти,
Самость боли была вынуждена трансформироваться в мощную радость,
Исцеляющую антитезис между небом и адом.
Все высокие видения жизни там воплощены,
Её блуждающие надежды осуществлены, её золотистые соты
Пойманы стремительным языком медового едока,
Её жгучие догадки превратились в экстатические истины,
Её мощные вздохи стихли в бессмертном покое
И освободили её необъятные желания.
В этом раю совершенного сердца и чувства
Никакая низкая нота не могла нарушить бесконечного очарования
Её сладости, пылкой и безупречной;
Её шаги уверенны в их интуитивном ступании.
После мучений долгой душевной борьбы,
Наконец, покой и небесный отдых были найдены,
И, омытые магическим потоком беспечальных часов,
Исцелились его раненные члены воинской природы
В охватывающих руках Энергий,
Что не терпели пятен и не боялись их собственного блаженства.
В сценах, недоступных нашему бледному чувству,
Среди чудесных ароматов и волшебных оттенков
Он встречал формы, что обожествляют зрение,
Музыку, что может обессмертить ум
И сделать сердце широким, как будто бесконечность
Слушает, и уловил неслышимые
Каденции, что пробуждают оккультное ухо:
Из невыразимой тишины он слышит, как они приходят,
Трепеща от красоты бессловесной речи
И мыслей, слишком великих и глубоких, чтобы обрести голос,
Мыслей, чьё желание заново создаёт Вселенную.
Масштаб чувств, что взбираются огненными ногами
На высоты невообразимого счастья,
Преобразил ауру его существа в сияние радости,
Его тело мерцало, как небесная оболочка;
Его врата в мир были омыты морями света.
Его земля, наделённая небесной компетенцией,
Таила в себе силу, которой теперь больше не требовалось
Пересекать закрытую таможенную границу ума и плоти
И тайно проносить божество в человечество.
Он больше не уклонялся от высочайшего требования
Неутомимой способности к блаженству,
Мощи, что могла бы исследовать свою собственную бесконечность
И красоту, страсть и ответ глубин,
Не боясь обморока радостной идентичности,
Когда дух и плоть соединяются во внутреннем экстазе,
Аннулируя ссору между собой и формой.
Он черпал из видения и звука духовную силу,
Прокладывал дорогу для чувств, чтобы достичь неощутимого:
Он трепетал от верховных влияний,
Что строят субстанцию более глубокой души жизни.
Природа Земли стояла возрождённой, товарищ неба.
Достойный спутник вневременных Королей,
Равный божествам живых Солнц,
Он смешивался в лучезарных играх с Нерождёнными,
Слышал шёпот Игрока, всегда невидимого,
И слышал его голос, который крадёт сердце
И притягивает его к груди желания Бога,
И чувствовал, как мёд его блаженства
Течёт по его венам, подобно рекам Рая,
Делая тело чашей нектара Абсолюта.
Во внезапных мгновениях открывающего пламени,
В страстных ответах, полураскрытых,
Он достигал краёв неведомых экстазов;
Прикосновение верховного удивило его спешащее сердце,
Объятие вспомнилось Чудесного,
И намёки на белые блаженства прыгнули вниз.
Вечность, замаскированная под Любовь, приблизилась
И положила её руку на тело Времени.
Малый дар приходит из Безмерностей,
Но для жизни неизмерима его прибыль радости;
Всё несказанное Запредельное отражается там.
Гигантская капля непостижимого Блаженства
Захлестнула его тело, и вокруг его души образовался
Огненный океан счастья;
Он шёл ко дну, утопая в сладких и обжигающих просторах:
Ужасный восторг, который мог сокрушить смертную плоть,
Упоение, что испытывали боги, он выдерживал.
Бессмертное наслаждение очистило его в своих волнах
И превратило его силу в бессмертную мощь.
Бессмертие захватывало Время и несло Жизнь.

Конец Песни 9

перевод 14-17.05., правка 31.05.2019 года

ред. 14.11.2022